Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— У-ух!.. Кровью за все заплатят атаманцы!.. Палачам не будет пощады!

— Что делать? — рванулся к Горбаню Зацепа.

— Как — что? Выступать! — резко бросил Ефим. — У нас есть пулемет, есть винтовки. Будем драться!

— Вот теперь правильно говоришь. Надо поднимать село. И у нас мобилизация объявлена. Соберем сход, и мужики вынесут то же решение, что и чернодольцы. Пошлем гонцов в соседние села. Пусть и они бунтуют. Рекрутов для борьбы против большевиков не дадим! — взволнованно произнес Петруха и обратился к Касатику: — А ты как?..

— С вами, братва. У меня одна дорога, — ответил тот. — И счеты с белыми старые. За Мишу Русова, за Игнашку Кучева и за всех других ребят расплатиться надо. И за себя тоже.

— Добре, — заключил Горбань. — А сейчас — в село!

Вскоре заимка кузнеца Гаврилы, где много дней скрывались кустари, опустела.

Гудела, волновалась площадь. Рябило в глазах от разноцветных пиджаков, рубах и зипунов. Взлетали над головами картузы. Тряслись бороды.

С трех сторон мужики осадили сборню. Облепили, как мухи, крыльцо. Сидели и стояли в топком холодном песке.

Роман и Яков хотели было протиснуться вперед, да куда там! Их подхватил зыбучий людской поток и отбросил в сторону, почти к самому Народному дому.

— С ума посходили, — засмеялся Яков. — Ровно не на сход, а балаган смотреть пришли.

— Интерес к этому имеют, — степенно заметил коренастый старик в дубленом полушубке и изношенной шапчонке. — Нас, к примеру, сам Петруха Горбань приглашал. Так и других. Ясно дело: сход да не тот, — складно сказал дед и, довольный собой, взглянул на стоящих рядом мужиков.

Однако его никто не слушал. Все пялились на мелькавшую у крыльца мохнатую Петрухину папаху. Конечно же, кустари недаром собирали сход. Может, с собой звать будут, а то и каяться на миру пришли, чтоб общество от милиции защитило.

— Тут ли Демка? — произнес Роман, разглядывая толпу.

— Да брось ты свою затею! — махнул рукой Яков. — Брось!

— Пусть Захар покрутится. Это ему впрок пойдет…

На крыльце появился писарь. Он потряс над головой бумагой, и площадь притихла.

— «…Святое дело освобождения России требует от нас новых усилий, — читал Митрофашка, — поэтому Сибирское правительство объявляет повсеместно мобилизацию…»

Толпа взревела. Заходили ходуном спины. Что читал писарь дальше, Роман не расслышал.

— Не да ди-им! — прозвучал сердитый бас.

И сотни голосов грохнули разом, откликнувшись эхом:

— Не дадим!

Роман увидел впереди долговязую фигуру Ваньки Боброва и, отчаянно работая локтями, пробился к нему. Ванька залихватски присвистнул, поддаваясь общему возбуждению, и тоже крикнул:

— Не дадим!

— Чего орешь? Кого тебе отдавать? — Роман дернул его за рукав пиджака.

— Все равно не дадим! — снова прокричал Ванька.

— Годы-то какие берут? — спросил у него Завгородний.

Ванька не успел ответить. Над толпой поднялся Петруха Горбань.

— Тише, мужики! Ти-ше! — урезонивал толпу староста. — Дайте сказать человеку!

— Крой, Петруха!

— Выкладывай начистоту!

— Да тише вы, псовы души! Тише!

Горбань выбросил вперед зажатую в руке папаху:

— Товарищи! Все вы меня знаете. Ваш я, деревенский. Тут родился и вырос. А ежели теперь не живу в селе, так не по своей воле. Марышкин по ночам не спит. Все думает, как нас поймать да в расход пустить. А чем мы провинились? Чем? Да тем, что не хотим жить по-старому. Не надо нам ни царя, ни буржуев. Никаких правителей не надо. Сами, мужики да рабочие, управлять собой будем. А Сибирское правительство хочет снова посадить на нашу шею офицеров, купцов и ихних прихвостников, хочет содержать их на гроши крестьянина. На наши гроши!

— Подавятся они копейкой народной!

— Нету правды! Нету ее, матушки!

— Ты про мобилизацию, Петруха, скажи!

— Скажу. И чтоб с мужика драть семь шкур, Сибирскому правительству опора нужна. Нельзя ему без опоры. Вот и берут они рекрутов по деревням. Обучат их, чтоб убивали нас же за то, что мы не идем убивать голодающих братьев в России.

— Сам не трогай никого, и тебя не тронут, — рявкнул лавочник Поминов.

— Супротив власти не пойдем! Нечего подбивать народ! — взвизгнул Никита Бондарь. — Как жили, так и жить будем. Помирать никому не хочется!

— Тут кто-то крикнул, что правды нет, — продолжал Петруха. — Неверно! Брехня все это! Есть правда, только у товарищей ленинцев она, в народе нашем правда! А Сибирское правительство обманывает нас. Берет продукты и сплавляет их за границу, а российские рабочие и крестьяне с голоду пухнут! Так посылайте же своих сынов, чтоб защищали тех, кто кровь нашу пьет трудовую!

— Не да-дим! — опять гулко прокатилось по площади.

— Силой возьмут! — резво запрыгал Бондарь. — Силой! Вот посмотрите!

— Не дадим!

— Силой не возьмут, коли сорганизуемся. На силу есть сила!

— Где она у тебя? А?

— Не одно село наше подымется. В другие деревни нарочных пошлем. У нас пулемет есть. Соберем все оружие, будем ковать шашки, пики.

— Накуешь на свою голову!

— Я хочу сказать! — С обнаженным наганом за поясом заскочил на крыльцо Мефодьев. — Товарищи, братья! Нам контры бояться нечего! Пусть она нас боится! Рекрутов не дадим, а сунутся белые — обороняться будем. Правильно тут говорил Петр Анисимович. Сила у нас есть. Предлагаю организовать отряд. И чтоб записались все фронтовики. Не бойтесь, товарищи! Мы вот с самой весны маленькой кучкой держимся. И никто не пострадал. Пусть они пострадают, сволочи!

— А мы и не боимся!

— Записывай в отряд!

— Сплошь пиши!

— Да не кричите все сразу! — заговорил Петруха. — Революционный штаб надо выбрать. Кого в штаб?

— Известно кого: тебя с Ефимом!

— Да еще прапорщика Сороку. Пусть командует.

— Надо Сороку. Он — ахвицер, прапор!

— Якова Завгороднего! — раздалось где-то сзади.

«Попал брат в начальники, — подумал Роман с гордостью. — Уважают его мужики».

Услышав свою фамилию, Яков потупил глаза, чтобы не выдать прихлынувшей к сердцу радости. Односельчане верили ему. И они не ошибались. Яков давно уже сделал выбор между властью и кустарями. Только почему-то все откладывал решающий шаг. Может, из-за Романа, который непременно увязался бы за ним.

Что тянуло Якова к кустарям, он и сам не понимал толком. Скорее всего их дерзость. Из-за нее Яков всегда чувствовал неловкость в разговоре с Петрухой. Казалось, Петруха упрекал его в трусости каждым взглядом и словом.

И вот случилось то, что должно было случиться. Отступать некуда и незачем.

Все четверо были избраны. Сход постановил: распоряжениям Сибирского правительства не подчиняться, детей своих в армию не давать.

Митрофашка принялся записывать в отряд. Он оказался в плотном кольце: не подступиться.