Михаил Кузмин - Несобранная проза

Но он не стал задумываться над этим. Чухонка тихо звала его к обеду, несколько опоздавшему из-за визита незнакомой дамы.

Разноязычный говор общей залы почти не доносился на большой балкон; отчасти его заглушал шум улицы, еще не спящей. Воздух почти не освежал, так было темно, и так пахло резедою из маленького сада внизу. Лиза ушла не из залы, она ушла из читальни, где курил ее новый дядя, муж тети Саши. Она этого не ожидала, что граф Морбеши сделается ее официальным родственником: мало ли у тети было друзей. Или это значит, что всем похождениям конец? Можно переделать пословицу: «венец всему делу конец». А хорошо бы. Может быть, они вернутся даже в Россию. Лиза ее совсем не помнит.

Всегда одно и то же, та же толкучка курорта, города то немецкие, то итальянские, но всегда одно и то же пестрое и однообразное общество, то блондины, то брюнеты, музыканты, актеры, игроки, перечень, как бы в старых пьесах: «солдаты, горожане и народ», – все друзья тети Саши и всегда, всегда – отель.

Полжизни в вагоне. Кто-то Башкирцеву назвал «Мадонной спальных вагонов», графиню Морбеши еще с большей точностью можно было бы назвать так. Может быть, теперь будет иначе? Нет, пожалуй, только выйдя замуж, можно будет жить как хочешь и бросить гостиницу. Но за кого, за Володю Горелова? Кажется, единственно подходящий: не венгерский граф и не музыкант. Он, казалось, любил ее, но тогда ему было лет семнадцать, а ей пятнадцать. Это, по-видимому, не считается. Да и с ним она познакомилась только потому, что его отец ухаживал за тетушкой. Лиза все понимает, к счастью, конечно, она не осуждает Сандры Яковлевны, другой жизни она почти что и не видела, но скучно ей до смерти. Может быть, заведи она сама роман, она бы не так томилась. Это, конечно, легче, чем выйти замуж, но это мало что изменит, и потом ей жалко Горелова, которому изредка она пишет, теперь он уже скоро кончит университет, пожалуй. Но он отвечает неаккуратно и холодно; вероятно, думает, что она изменилась и стала под масть тетушкиной компании Не все ли равно, что он думает?

– Звезда любуется на звезды? – спросил сладкий и низкий мужской голос по-итальянски.

Лиза обернулась и отвечала по-французски: – Знаете, сеньер Николай, если бы в России человек сказал эту фразу девушке по-русски, она бы его полюбила.

– У нас девушки не так жестоки и строги и охотно слушают похвалы.

– Это вовсе не похвала.

– А что же это?

– Пошлый комплимент.

– Нет, это не комплимент, это правда. Пожав плечами, Лиза продолжала:

– И потом, почему вы со мной говорите по-итальянски? Я – не тетя Саша, которая любит исключительно этот язык. Ни я, ни вы не итальянцы.

– Это язык любви.

– Но при чем же я тут?

– Вы – моя племянница. Да, почему же вы, княжна, зовете меня сеньер Николай, а не дядя?

– Потому что вы мне не дядя, очень просто.

– Я – муж вашей тетушки.

– Ну так что же? Нет, я лучше буду звать вас графом, если вам не нравится сеньер Николай. Все-таки это больше будет похоже на дело.

В темноте было незаметно, как покраснел Морбеши. Он взял руку девушки и певуче произнес:

– Я буду звать вас «наша крошка».

– Нет, уж, пожалуйста, что я вам за крошка? – Отчего наша крошка так неразговорчива? Дайте я вас поцелую.

– Нет никакой надобности.

– Неужели вы боитесь?

– Чего?

– Отчего же тогда «нет»?

– Оттого что я этого не хочу.

– Разве я вас не целовал прежде?

– Прежде целовали, а теперь нельзя.

– Злая, злая девочка.

– Кто это злая девочка? – спросила графиня, выходя на тот же балкон и сразу взяв под руку своего мужа.

– Наша крошка, которая не хочет завтра ехать на прогулку.

– Во-первых, сеньер Николай, я никак не ваша и совсем не крошка, а во-вторых, я не знаю, захочу ли я завтра ехать.

– Вы все еще не перестали пикироваться? – молвила Сандра Яковлевна и повлекла мужа в комнаты.

Когда уже расходились по номерам, Морбеши задержал Лизину руку и тихо прошептал:

– Благодарю вас, что вы меня не выдали графине.

– Я не хотела огорчать тетю такими пустяками.

– Конечно. Я всегда думал, что вы неглупая и сообразительная девушка. Лиза освободила свою руку и ничего не ответила на «спокойной ночи» своего дяди.

Поднявшись к себе, она долго ходила, потом села к столу и исписала вдоль и поперек лист тонкой бумаги, жалуясь своему «рыцарю» Володе Горелову, которому теперь уже 20 лет, раз ей 18.

Сандра Яковлевна еще раз подошла к зеркалу, меж тем как слуга пошел приглашать графа. Казалось, она рассматривала внимательно свое лицо, как будто желая убедиться, что ее власть над Николаем Морбеши не утрачена, что стоит ей повести еще раз глазами, прекрасными, несмотря на близкое пятидесятилетие, как он снова будет у ее ног, – и думала, на самом деле, совсем о другом. Она не видела ярко освещенного двумя электрическими лампами в виде свечей несколько широкого лица в светлом парике, от которого казались такими странными огромные тяжкие глаза, не видела высокой с легкой полнотой фигуры, которая еще не осела и не горбилась, а думала с досадой: зачем она купила это несчастное графство? Зачем она – Сандра Яковлевна, а не ее брат Никита, который, конечно, не стал бы церемониться, а попросту притащил бы за шиворот, если бы ему было нужно, этого Николку Морбеши, этого румына, этого голоштанника, которого закладные от ее имения интересуют больше, чем эти глаза и вся ее любовь. Она едва поспела завернуть свет у зеркала, как в дверь постучали. Напрасно графиня бодрилась и думала, что, может быть, похожа на покойного своего брата, он бы, конечно, так не растаял и не раскис при виде какой угодно женщины, как она теперь. Положим, он женился тогда на Пелагее, но ведь это было единственно со зла, чтобы досадить сестрам. У Сандры Яковлевны как-то сразу выскочили из головы все прекрасные рассуждения насчет румынских проходимцев, когда вошел муж. Ничьи руки так ее не обнимали, ничьи губы так не целовали, ничьи глаза не умели смотреть так любовно и вкрадчиво, и ни для кого она не делалась такой храброй, как для этого человека (для этого раба и труса), как будто смелости ей нужно было для двоих.

– Вы меня звали, графиня? – сказал Морбеши, останавливаясь у порога.

От звука его голоса решимость Сандры Яковлевны как будто еще уменьшилась. Она это почувствовала, рассердилась и мысленно начала твердить: «Силы, силы, Сандра. С такими людьми нужно разговаривать так, будто всегда держишь в руках нагайку».

– Да, я вас звала. Я хотела с вами поговорить. Мне эта история не нравится, граф. Я уже вас предупреждала, но вы, кажется, не намерены обращать внимания на мои слова.

– Я не понимаю, что имеет в виду графиня?