Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

— Еще въ стадо придетъ! — задумчиво продолжалъ Каулькай. — Всѣхъ оленей разгонитъ.

О подробностяхъ встрѣчи Эуннэкая съ медвѣдемъ никто, однако, не сталъ разспрашивать. Онъ вышелъ изъ нея благополучно, стало быть, и спрашивать было нечего.

Наступило короткое молчаніе.

— Сколько разъ ложился? — спросилъ Кутувія также насмѣшливо.

Но Эуннэкай не отвѣтилъ. Его глаза были прикованы къ кучкамъ рыбьей шелухи, разсыпанной тамъ и сямъ около костра.

— Нашли? — спросилъ онъ тихо. Ему внезапно до смерти захотѣлось ѣсть.

— Нашли! — безпечно отвѣтилъ Кутувія, поворачиваясь на бокъ и опираясь на локоть.

— Сколько?

— Три!

— Крюкомъ?

— Крюкомъ!

На устахъ Кривоногаго вертѣлся невысказанный вопросъ, но вмѣсто того, чтобы сказать что нибудь, онъ только сплюнулъ въ сторону долгимъ, голоднымъ плевкомъ. Нечего и спрашивать. Очевидно, ему ничего не оставили.

— Хочешь ѣсть? — спросилъ Кутувія, потягиваясь. — Пососи матку!

Эуннэкай бросилъ на него укоризненный взглядъ. Кутувія опять насмѣхался. Онъ хорошо зналъ, что Кривоногому ни за что не удастся поймать и осилить дикую оленью матку.

Каулькай медленно поднялся съ мѣста и, захвативъ свой арканъ, валявшійся возлѣ, направился къ стаду. Вытянувъ внезапно руку, онъ швырнулъ свитокъ колецъ аркана по направленію къ ближайшей важенкѣ. Петля развернулась, свистя и описавъ дугу, упала на тонкіе рога животнаго, которое тщетно пыталось спастись бѣгствомъ. Черезъ минуту Каулькай уже лежалъ брюхомъ на шеѣ важенки, легко осиливая ея отчаянныя стремленія освободиться.

— Соси! — коротко сказалъ онъ, придерживая обѣими руками голову животнаго съ короткими еще не вполнѣ отросшими лѣтними рогами.

Эуннэкай припалъ къ сосцамъ и началъ тянуть молоко не хуже теленка, по временамъ поколачивая по вымени своими грязными кулаками, чтобы вызвать отдѣленіе молока.

— Мнѣ! — лаконически сказалъ Кутувія, не вставая съ мѣста.

Эуннэкай послушно поднялся съ земли и, вынувъ изъ своей котомки небольшой жестяной ковшикъ, опять припалъ къ сосцамъ оленьей матки, на это разъ не проглатывая высосанное молоко, а выпуская его въ принесенный сосудъ…

— Вай, вай! — сказалъ онъ, поднося Кутувіи ковшъ, въ которомъ плескалось около полустакана густого молока, добытаго такимъ оригинальнымъ способомъ. Кутувія съ видимымъ удовольствіемъ выпилъ содержимое ковша. Эуннэкай облизывало капли, прильнувшія къ нѣсколькимъ бурымъ волоскамъ, составлявшимъ его усы. Но Каулькай и не удовлетворился этимъ.

— Хочешь хрящъ, — спросилъ онъ отрывисто, снова собирая свой арканъ въ кольца и направляясь къ огромному быку съ вѣтвистыми рогами, который, не подозрѣвая готовящагося нападенія, мирно прогуливался по пастбищу.

— Эгей! — отвѣтилъ Кривоногій, утвердительно кивая головой.

Каулькай снова швырнулъ арканъ и поймалъ быка. Почувствовавъ захлеснутую петлю, быкъ отчаянно рванулся впередъ. Арканъ глухо щелкнулъ и натянулся, какъ струна.

— Эй, лопнетъ, лопнетъ! — закричалъ Кутувія, приподнимаясь на колѣни, но Каулькай, перебираясь по аркану, въ одно мгновеніе очутился около быка и мощными руками пригнулъ его голову къ землѣ.

— Рѣжь! — закричалъ онъ запыхавшимся голосомъ.

Кривоногій подбѣжалъ съ огромнымъ ножомъ и остановился въ нерѣшимости.

— Половину! — сказалъ нетерпѣливо Каулькай.

Не долго думая, Кривоногій ударилъ ножомъ по правому рогу оленя и отрубилъ большую лопасть съ тремя широкими развѣтвленіями. Олень судорожно вздрогнулъ. Кровь тонкой струйкой потекла изъ раны, заливая оленью голову около уха. Каулькай снялъ петлю и отпустилъ быка на волю.

— Перевязать бы! — заикнулся Кривоногій.

— Ѣшь, не говори! — повелительно сказавъ Каулькай. — Засохнетъ! — прибавилъ онъ, возвращаясь на прежнее мѣсто.

Оленье стадо.

Кривоногій подобралъ лопасть и, усѣвшись у своей котомки, принялся снимать мясистую кожу съ тонкаго хряща. Опаливъ на огнѣ ея короткую шерсть, онъ съ видимымъ наслажденіемъ принялся кромсать ее на кусочки и отправлять ихъ въ ротъ.

— Вай, вай! — сказалъ Кутувія, протягивая руку по направленію къ хрящу, но, встрѣтивъ взглядъ Каулькая, поспѣшно отдернулъ ее, словно обжогшись.

Каулькай стоялъ напротивъ Кривоногаго и, скрестивъ руки на груди, молча смотрѣлъ, какъ онъ управляется съ хрящемъ.

Нельзя было представить себѣ большей противоположности, чѣмъ эта мощная фигура, составлявшая какъ бы олицетвореніе силы и здоровья, и жалкая болѣзненная фигурка, скорчившаяся напротивъ и опиравшаяся спиной на мягкую котомку, какъ будто одна связка косматой одежды была брошена около другой! И, однако, Каулькай и Эуннэкай были родные братья, дѣти старой чукчанки Нэучкатъ, прожившей уже сорокъ лѣтъ на стойбищѣ своего могущественнаго родственника, чукотскаго «короля» Эйгелина [71] Главный наслѣдственный староста оленныхъ чукчей, называемый въ просторѣчіи также королемъ. и выростившей тамъ своихъ сыновей. Нэучкатъ никогда не жила у мужчины въ шатрѣ. Смолоду Эйгелинъ не хотѣлъ отдать ее, чтобы не потерять здоровую рабочую силу, а потомъ какъ-то такъ случилось, что никто не пожелалъ трижды обвести ее вокругъ столбовъ своего жилища и подвести для благословенія къ новому огню, добытому изъ святого дерева. Должно быть чукотскіе парни не очень зарились на ея сутуловатую фигуру съ кривыми плечами и на грубое лицо съ толстыми челюстями, выдавшимися впередъ, какъ у россомахи. Даже дѣти у нея являлись какъ-то невзначай, послѣ случайнаго посѣщенія какого-нибудь бродячаго гостя, и появленіе ихъ каждый разъ вызывало удивленіе даже у стараго Эйгелина. Такъ и осталась Нэучкатъ жить у Эйгелина въ качествѣ бѣдной родственницы-рабыни, исполнявшей безпрекословно каждое приказаніе своихъ хозяевъ. Теперь Нэучкатъ была стара. Лицо ея сморщилось, какъ древесная кора, глаза стали плохо видѣть. Изо всѣхъ сыновей, которыхъ она въ разное время принесла на Божій свѣтъ, уцѣлѣли только двое. Всѣ другіе давно умерли. Иныхъ враждебные духи унесли въ подземныя пустыни, когда они были еще не больше слѣпаго щенка, лежащаго у сосцовъ недавно ощенившейся суки. Одного унесъ Великій Моръ (оспа), случайно заглянувшій въ эту отдаленную страну. Самому старшему чаунскіе чукчи переломали ребра на весенней ярмаркѣ въ какой-то пьяной ссорѣ, причины которой никогда не зналъ ни одинъ изъ участниковъ.

Но изъ двоихъ уцѣлѣвшихъ одинъ былъ безполезнымъ уродомъ, непригоднымъ къ охраненію стадъ, дающихъ человѣку жизнь. Только Каулькай удался на славу, какъ молодой олень съ желѣзными рогами, не признавшій власти человѣка и забодавшій волка на вершинѣ горнаго хребта [72] Заимствовано изъ чукотской сказки. . Отцомъ Каулькая называли Тынэймита, который славился когда то на Чаунскихъ стойбищахъ, какъ лучшій борецъ и бѣгунъ, и обгонялъ всѣхъ, состязавшихся въ пѣшемъ бѣгу. А отцомъ Эуннэкая былъ маленькій одноглазый Ауранъ, весь вѣкъ проходившій работникомъ въ чужомъ стадѣ и не выростившій даже пары пряговыхъ оленей, чтобы отвезти его нарту на погребальный костеръ.