Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Но и Каулькай съ ранняго дѣтства попалъ въ пастухи чужого стада и уже 12 лѣтъ пасъ оленей Эйгелина, помогая то тому, то другому изъ его восьми сыновей, чаще всего тяжеловѣсному Кутувіи, сердце котораго не отличалось особой оленолюбивостью и который нуждался въ услугахъ быстроногаго работника больше, чѣмъ его братья. Эуннэкай въ счетъ не шелъ. Онъ бродилъ круглый годъ вмѣстѣ со стадомъ и его взяли пастухомъ, только для того, чтобы не мозолить глаза старому Эйгелину, который не потерпѣлъ бы празднаго пребыванія его на своемъ стойбищѣ, даже если бы его ноги были исковерканы въ десять разъ хуже. Ибо никто не имѣлъ права нарушить завѣтъ Тенантумгина, повелѣвшаго потомкамъ Лѣниваго Малютки [73] Герой чукотскихъ преданій, баснословный предокъ чукотскаго племени. дни и ночи проводить въ заботахъ о стадѣ.

Эуннэкай скоро справился со своимъ хрящемъ. Ничтожное количество шкуры, содранной съ роговъ, было слишкомъ незначительной величиной для его голоднаго желудка. Каулькай и Кутувія, которые еще утромъ съѣли три маленькихъ харіуса, извлеченныхъ крюкомъ изъ быстробѣгущихъ струй Мурулана, тоже не чувствовали сытости.

— Попокальгина не видѣлъ? — спросилъ Кутувія помолчавъ.

— Нѣтъ! — грустно отвѣтилъ Кривоногій; — онъ очень любилъ попокальгинъ [74] Растеніе изъ породы крестоцвѣтныхъ, корень котораго употребляется чукчами въ пищу. .

— Хоть бы мышиное гнѣздо найти! — сказалъ Кутувія.

— Ламуты говорятъ: грѣхъ! — нерѣшительно сказалъ Кривоногій. — Мышь запасъ соберетъ, а люди украдутъ!..

— Ты развѣ ламутъ?.. Ты чавчу (чукча), — жестко возразилъ Кутувія. — Тенантумгинъ велѣлъ намъ брать нашу ѣду тамъ, гдѣ мы ее находимъ!.. А ламуты сами ѣдятъ всякую нечисть!

— Мышь потомъ съ горя удавливается на тальничномъ развилкѣ! — сказалъ Кривоногій. — Я самъ видѣлъ, — прибавилъ онъ, замѣтивъ насмѣшливую улыбку на лицѣ Кутувіи.

— Пускай! — сказалъ Кутувія. Мнѣ какое дѣло! Лишь бы кореньевъ было больше!

— А мышиной отравы не боишься? — спросилъ Каулькай, сощуривъ глаза.

Чукчи увѣряютъ, будто мышь въ защиту отъ грабителей собираетъ нѣкоторые ядовитые корни, которые и перемѣшиваетъ со своими запасами.

— Медвѣдь не боится, я зачѣмъ бояться стану? — задорно возразилъ Кутувія. — Онъ мышиные амбары пуще нашего раскапываетъ!..

— Со старикомъ не равняйся, — съ удареніемъ сказалъ Каулькай. — Онъ вѣдь все знаетъ. Онъ шаманъ!..

— Шаманъ, шаманъ! — упрямо повторилъ Кутувія. — Кмэкай тоже шаманъ!..

Каулькай засмѣялся. — Вранье! — увѣренно сказалъ онъ, усаживаясь на прежнее мѣсто.

— А зачѣмъ онъ женское платье надѣлъ? — подзадоривалъ Кутувія. — Копья не носитъ, арканомъ не бросаетъ! Совсѣмъ баба!

— Не говори! — сказалъ Эуннэкай боязливо. — Они велѣли ему женское платье надѣть, когда онъ спалъ пять дней и пять ночей подрядъ. Унесли его съ собой, донесли до седьмой бездны и хотѣли запереть въ каменномъ шалашѣ безъ двери и безъ лампы…. Онъ насилу отпросился у нихъ и обѣщалъ надѣть женское платье и служить имъ весь свой вѣкъ… Я слышалъ, какъ онъ самъ разсказывалъ Эйгелину объ этомъ!..

— Пустое! — настаивалъ Каулькай. — Онъ, вѣдь, своего тѣла не перемѣнилъ. У него на лицѣ та же черная борода, а его жена, Амрынаутъ, въ прошломъ году родила ему сына. Настоящіе «превращенные» мѣняютъ и тѣло. Вотъ я въ торговой крѣпости [75] Такъ называютъ чукчи Анюйскую крѣпость, построенную исключительно для весенней ярмарки и въ остальное время года пустынную и запертую на замокъ. видѣлъ Эчвака, такъ тотъ самъ родилъ двухъ дѣтей. Вотъ это настоящій «женоподобный»! А если бы Кмэкай былъ у Кэля, онъ владѣлъ бы «вольными голосами». Это всякій знаетъ!..

— А вотъ я ходилъ въ позапрошломъ году на верховья Олоя съ Эйгелиномъ и видѣлъ Кауно! Вотъ шаманъ, — сказалъ Кутувія, понизивъ голосъ. — Вотъ страхъ! — Потушатъ огонь въ пологу, а онъ сейчасъ уйдетъ невѣдомо куда. Туша тутъ, съ нами, а самого нѣтъ! А мы прижмемся другъ къ другу и лежимъ, какъ зарѣзанные олени! Уйдетъ и ходитъ въ надземныхъ странахъ! Потомъ слышимъ голосъ, высоко, высоко… Это онъ возвращается. А съ нимъ и тѣ. Да, много! Страхъ! Всякіе! И надземные, и подземные, и изъ-за моря, изъ-за камней, изъ западной тундры… Кричатъ! Перекликаются!.. То влетятъ въ пологъ, то вылетятъ вонъ. И онъ съ ними. А только Кауно сильнѣе всѣхъ Кэля. Такъ и бранитъ ихъ, какъ Эйгелинъ бабъ. А они все молчатъ или только отвѣчаютъ: эгей!

— Этотъ Кауно вернулъ Нутелькуту украденный увыритъ (душу), — сказалъ Каулькай… — Самъ Нутелькутъ разсказывалъ. У него Кэля шестой увыритъ украли. Онъ и сталъ сохнуть. Въ стадо не ходитъ, ѣду не ѣстъ, сномъ не спитъ… Лежитъ день и ночь на землѣ. Умъ мутиться сталъ. «Сбирался, говоритъ, покинуть и жену, и стадо, уйти въ лѣсъ и стать косматымъ жителемъ [76] Косматые жители сродни медвѣдямъ. Они живутъ въ наиболѣе отдаленныхъ лѣсахъ и не показываются людямъ. ». Вдругъ пріѣхалъ Кауно. Никто его не звалъ, самъ узналъ. Ну, да какъ не узнаетъ? У него ихъ сколько на службѣ. Все ему говорятъ! Я привезъ твою пропажу! — говоритъ. Сейчасъ велѣлъ поставить пологъ, зажегъ четыре лейки (лампы). Нутелькуту говоритъ: «Раздѣнься до нага! Войди въ пологъ!» Нутелькутъ вошелъ. А въ пологѣ никого, нѣтъ, только бубенъ лежитъ на шкурѣ. «Потуши три лейки!» — говоритъ Кауно. — А самъ совсѣмъ снаружи, даже въ шатеръ не входитъ. Три погасилъ, четвертая еще горитъ. Вдругъ бубенъ какъ застучитъ!.. Какъ загремитъ!.. Прыгаетъ по пологу до самаго потолка. Прыгалъ, прыгалъ, упалъ. Нутелькутъ смотритъ, что будетъ. Видитъ: вылѣзаетъ изъ бубна черный жучокъ. Поползъ по шкурамъ, прямо къ нему. Взлѣзъ на ногу, поползъ по ногѣ, потомъ по спинѣ, потомъ по шеѣ, потомъ по головѣ. Добрался до макушки и вскочилъ въ голову… Съ тѣхъ поръ Нутелькутъ снова сталъ прежнимъ человѣкомъ. Только имя Кауно велѣлъ ему перемѣнить. «Можетъ, они снова придутъ, говоритъ, такъ пусть не найдутъ прежняго Аттына»…

Эуннэкай слушалъ чудесный разсказъ съ разинутымъ ртомъ. Когда дѣло дошло до жука, который вскочилъ въ макушку Нутелькута, онъ невольно схватился рукой за собственную голову… какъ будто желая убѣдиться, что тамъ не происходитъ никакихъ исчезновеній и появленій таинственнаго увырита .

— А ты почаще спи въ пустынѣ! — сказалъ Кутувія, замѣтивъ его движеніе. — Ни стада, ни огня, никакой защиты! Украдутъ когда-нибудь и у тебя!..

Эуннэкай посмотрѣлъ на него жалобно. Онъ готовъ былъ заплакать.

— Оставь! — сказалъ медленно Каулькай. — Не дразни ихъ! Можетъ, услышатъ.

— А знаешь… Кмэкаю везетъ! — перемѣнилъ Кутувія тему разговора. — Его жена въ прошломъ году родила сына, а теперь и сноха беременна!

— Да вѣдь Винтувіи только семь лѣтъ! — сказалъ Каулькай. — Рано у него дѣти рождаются!