Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

— Пустое! — пробормоталъ онъ въ отвѣтъ. — Это онѣ, бабы… Такъ только!..

— А я тоже не росписалъ себя! — хихикнулъ Йэкакъ изъ-за плеча Аканги. — Что же!.. Я не знаю, въ правду ли вы привезли духа болѣзни, или вы обманщики? — Онъ опять засмѣялся и вызывающе посмотрѣлъ мнѣ въ глаза.

— Конечно, мы обманщики! — усмѣхнулся и я. — Никакого духа у насъ нѣтъ. Но отчего же вы насъ не хотѣли впустить? Такого пугливаго жительства мы не встрѣчали во всей странѣ отъ самаго рубежа поселеніи.

Лицо старухи вдругъ еще болѣе омрачилось. Леутъ, сидѣвшій рядомъ со мною, толкнулъ меня въ бокъ локтемъ. Я вспомнилъ разсказъ, слышанный мною отъ него же не такъ давно, и пересталъ задавать вопросы.

Старый Гырголь отличался довольно неуживчивымъ характеромъ даже для чукчи и въ молодости Акангѣ приходилось пить отъ него горькую чашу. На лѣвой щекѣ ея до сихъ поръ бѣлѣлъ шрамъ, нѣкогда прорубленный острымъ тесломъ, которое Гырголь въ запальчивости швырнулъ ей въ голову. За то Гырголь и окончилъ свою жизнь довольно необычайнымъ образомъ. Въ одно лѣто, когда онъ стоялъ со своей семьей на отдѣльномъ стойбищѣ, не имѣя ни одного сосѣда, ему вдругъ пришло желаніе отправиться на тотъ свѣтъ, и онъ приказалъ своей женѣ, чтобы она застрѣлила его, что и было исполнено согласно обычаю. Такая смерть встрѣчается часто у чукчей и въ этомъ еще не было ничего необычайнаго, но женщины съ ближайшаго стойбища, куда Аканта на другой день послала своихъ дочерей съ вѣстью, явившись на погребеніе и переодѣвая трупъ для того, чтобы возложить его на погребальную нарту, съ удивленіемъ замѣтили, что смертельная рана была нанесена Гырголю не спереди, какъ это дѣлается всегда, а сзади, въ затылокъ. Впрочемъ, дочери Аканги, бывшія въ то время уже на возрастѣ, во всемъ подтвердили разсказъ матери и никакого повода для чужого вмѣшательства не представилось. У Гырголя не было близкихъ родственниковъ, а чукчи не признаютъ за собой права вмѣшиваться въ дѣла чужой семьи, даже если въ ея средѣ случилось убійство.

Такимъ образомъ, Аканта осталась хозяйкой на стойбищѣ своего мужа, но теперь всѣ сосѣди говорили, что, наскучивъ побоями Гырголя, она по просту застрѣлила его изъ его же собственнаго ружья, а дочери, тоже не мало терпѣвшія отъ отца, безъ отговорокъ согласились хранить тайну.

Вспомнивъ этотъ разсказъ, я сообразилъ, что Аканга имѣла добавочную причину бояться невидимыхъ пришельцевъ изъ сверхъестественнаго міра. По вѣрованіямъ чукчей, мертвецы обращаются въ духовъ, враждебно относящихся къ живымъ, и, конечно, болѣе всего стараются мстить своимъ личнымъ врагамъ. Аканга могла опасаться, чтобы вмѣстѣ съ духами болѣзни ее не посѣтилъ мстительный духъ ея покойнаго мужа.

Послѣ ужина при помощи Китувіи я произволъ повѣрку переписныхъ записей. Аканта не вмѣшивалась, только проворчала что-то, когда я повторилъ имя ея новорожденнаго внука, готовясь занести его на бумагу.

Другихъ поправокъ дѣлать не пришлось и я отложилъ въ сторону тетрадь переписныхъ записей. Спать мнѣ еще не хотѣлось.

— Йэкакъ! Разскажи сказку! — обратился я къ старику, сидѣвшему въ углу.

— Сказку? — протяжно переспросилъ Йэкакъ. — Купи!

— Хорошо! — согласился я.

— Плату дай впередъ! — настаивалъ Йэкакъ. — Можетъ быть, вы обманщики? — повторилъ онъ въ видѣ объясненія свою недавнюю фразу.

Я вынулъ изъ дорожнаго мѣшка нѣсколько листковъ табаку и отдалъ ему. Йэкакъ быстро спряталъ ихъ за пазуху, попутно откусивъ уголъ одного листка для употребленія въ жвачку, и потомъ спросилъ:

— Какую сказку? Простую, про шамановъ?..

— Не надо! — отвѣчалъ я. — Разскажи вѣсти отъ временъ первозданія или повѣсть о битвахъ съ злыми.

Этими терминами чукчи обозначаютъ отдѣлы космогоническихъ и эпическихъ преданіи и я интересовался ими гораздо болѣе, чѣмъ обыкновенными сказками.

Йэкакъ хитро улыбнулся и обвелъ насъ своими быстрыми глазками.

— Ага! — сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ. — Я разскажу тебѣ хорошую повѣсть о войнѣ съ Таньгами: Огнивными Таньгами, твоимъ собственнымъ народомъ. Только ты слушай хорошенько.

Спутники мои, заинтересованные предстоящимъ разсказомъ, пододвинулись ближе. Йэкакъ считался однимъ изъ лучшихъ сказочниковъ Анюйской стороны, и можно было ожидать, что «повѣсть» будетъ хороша, если онъ самъ хвалилъ ее.

— Собрались въ шатрѣ творящіе служеніе, закрыли дымовое отверстіе, шаманятъ, поютъ. А между тѣмъ, это собаки. Одни поютъ: — Ко-о-о! Ко-о-о, воютъ. Другіе: — Ко-о-о-о! Ко-о-онь! Третьи, приплясывающіе: — О-о-о-о! Но-о-о-о!

— Опять сталъ бредить! — недовольнымъ тономъ сказалъ Митрофанъ.

Хотя разсказъ Иэкака описывалъ одно изъ обычныхъ чукотскихъ обрядовыхъ празднествъ, но въ напѣвахъ, изображенныхъ имъ, слышалось явное желаніе подражать русскому протяжному пѣнію, которое, кстати сказать, у сѣверныхъ инородцевъ возбуждаетъ безчисленныя насмѣшки отсутствіемъ горловыхъ переливовъ.

— Около шатра ходитъ дѣвочка, именемъ Инкынеутъ, — продолжалъ Йэкакъ, хитро прищуриваясь. — Хозяйка стойбища говоритъ ей: — Загляни въ шатеръ! Кто тамъ поетъ? Зачѣмъ они закрыли дверь и дымовое отверстіе?

Нашла щель, заглянула внутрь, а тамъ все собаки. Подняла крикъ. Люди прибѣжали съ палками, стали колотить. Собаки разбѣжались, убѣжали на западную сторону, стали народомъ. Часть-же осталась собаками и стала служить для упряжки…

— Отчего-же ты не даешь отклика? — внезапно спросилъ Йэкакъ, взглядывая мнѣ въ лицо.

Насмѣшка была очевидна; оленные чукчи привыкли упрекать русскихъ порѣчанъ ихъ связью съ собаками, которыя служатъ имъ для ѣзды и перевозки тяжестей. Вдобавокъ дерзкій старикъ требовалъ, чтобы я, по обычаю слушателей, выразилъ свое одобреніе разсказу принятыми для того восклицаніями: правда! такъ!..

Митрофанъ и его товарищъ съ трудомъ удерживали свое негодованіе. Леутъ неодобрительно покачивалъ головой, но глаза его смѣялись. Его тѣшило забавное сопоставленіе между собаками и ихъ хозяевами. Мнѣ самому было смѣшно, хотя я и сознавалъ, что проклятый старикъ разсказываетъ свою сказку въ пику главнымъ образомъ мнѣ.

— Тогда прежніе битые стали гнѣваться за удары! — продолжалъ Йэкакъ, подмигивая. — Начали войну!.. Ухъ! Мы не знали, что они обидятся. Наши били собакъ, а онѣ стали народомъ, захотѣли отомстить… Такимъ образомъ, началась война между племенами.

Таково было оригинальное объясненіе начала чукотско-русскихъ войнъ, услышанное мною изъ устъ стараго бродяги на рѣкѣ Погинденѣ въ тѣсныхъ предѣлахъ чукотскаго полога.

— Тогда началась война между племенами! — повторилъ Иэкакъ.

— Пришелъ Якунинъ, Огнивный Таньгъ, одѣтый желѣзомъ, худо убивающій. Оттого худо убивающій — кого поймаетъ, худо убиваетъ; мужчинъ, повернувъ внизъ головой, разрубаетъ топоромъ по промежности, женщинъ раскалываетъ пополамъ, какъ рыбу для сушенія.