Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

«Взгляни на Неаполь и потомъ умри!» говоритъ неаполитанская пословица. Дѣйствительно, послѣ первой же прогулки по неаполитанской улицѣ, можно умереть отъ шума и нестерпимой вони, пропитавшей самые камни этого нечистоплотнаго города.

Когда съ высоты аббатства Санъ-Мартино мы смотрѣли на живописную массу домовъ разстилавшихся подъ самыми нашими ногами, крики уличныхъ торговцевъ, ревъ ословъ и громкая ругань извозчиковъ сливались вмѣстѣ и ударялись объ отвѣсную скалу крѣпости, какъ грохотъ валовъ, и Неаполь шумѣлъ подъ нами громче, чѣмъ Средиземное море.

Мы спустились съ высоты аббатства и отправились въ Пуццоли. Этотъ ужасный притонъ лежитъ на лазурномъ берегу великолѣпнаго залива и утопаетъ въ своихъ отбросахъ. Онъ наполненъ грязными рыбаками, оборванными женщинами, нищими и дешевыми гидами по полуфранку въ часъ. Они набросились на насъ, какъ на свою добычу, и чуть не разорвали насъ въ куски, такъ что намъ не осталось ничего, кромѣ стремительнаго бѣгства. Самыя яростныя изъ нихъ гнались за поѣздомъ нашего трамвая чуть не до самаго Неаполя, и долго потомъ земля и небо, и рельсы, и Средиземное море пахли тухлой рыбой и горѣлымъ лукомъ.

Пуццоли, быть можетъ, самое грязное мѣсто всей Европы, и самая обильная ловля въ этомъ рыбачьемъ мѣстечкѣ — это ловля вшей, которую мѣстныя дамы постоянно производятъ другъ у друга въ волосахъ, прямо на улицѣ, въ назиданіе прохожимъ.

Впрочемъ, Неаполь, пожалуй, еще хуже. Половина нижняго города, между Толедской улицей и пристанью, представляетъ запутанный клубокъ узкихъ и извилистыхъ переулковъ, которые кишатъ немытымъ, ободраннымъ, нищимъ и голоднымъ человѣчествомъ. Каждая извилина этого лабиринта ближе всего напоминаетъ внутренность сибирской пересыльной тюрьмы съ ея картежнымъ майданомъ и продажей грязныхъ пироговъ по копейкѣ за штуку, и узкій небесный просвѣтъ вверху постоянно закрытъ множествомъ бѣлья, развѣшаннаго на веревкахъ. Кстати сказать, ни въ одной странѣ не развѣшано столько мокраго бѣлья по городскимъ улицамъ и въ то же время нигдѣ люди не ходятъ такъ грязно, какъ въ Италіи. Это одно изъ противорѣчій итальянской жизни. Жители какъ будто вѣчно отдаютъ въ стирку свои послѣдніе лохмотья и послѣ того ходятъ рваные и полунагіе.

Другая половина Неаполя, впрочемъ, немногимъ лучше первой, и даже знаменитая набережная Кіайя усѣяна ухабами и обмывается только волнами, бьющими черезъ парапетъ.

Окрестности Неаполя поразительно красивы. Горныя тропинки и береговыя скалы и клочки песчанаго берега, пріютившіеся въ ихъ разсѣлинахъ и окаймленные голубыми волнами, все встаетъ предъ глазами, какъ изваянное рѣзцомъ и разрисованное красками, яркими и гармоническими, какъ будто добытыми изъ лучей южнаго солнца. Но люди сдѣлали все, что могли, для того, чтобы испортить эту неувядающую прелесть, и красота неаполитанскаго побережья есть вѣчная борьба между художественной природой и нищими людьми, которые копошатся на этихъ сіяющихъ склонахъ.

Вся южная Италія похожа на Сандрильону, прекрасную и запачканную грязью, босую и въ лохмотьяхъ, какія скитаются во множествѣ по неаполитанскимъ улицамъ.

Неаполь, какъ и вся южная Италія, въ сущности едва выходитъ изъ средневѣковаго періода. На каждомъ шагу встрѣчаешь нѣчто знакомое и вспоминаешь Вильну и Бирзулу, Вшивую Горку и Нахичевань-на-Дону.

Нищіе на улицахъ цѣлуютъ вамъ руки, выпрашивая мѣдную монету, мальчишки набрасываются стаями на каждаго новаго прохожаго, какъ уличныя собаки, въ вѣчной погонѣ за милостыней. У нихъ есть особенныя заклинанія и даже цѣлыя кантаты, граціозныя и низкопоклонныя, сопровождаемыя пляской и воспѣвающія въ самыхъ неумѣренныхъ выраженіяхъ красоту и величіе милостивца, а главное, его щедрость. Но горе неопытному иностранцу, который вздумаетъ одѣлять своими сольдами эту дѣтскую ораву. При первомъ звонѣ денегъ со всѣхъ концовъ сбѣгается неисчислимая толпа, и только своевременная помощь городового можетъ выручить его изъ этой назойливой толпы.

Въ Италіи три сорта городовыхъ. Одни носятъ короткіе плащи и круглыя шляпы, украшенныя куринными перьями, какъ у театральныхъ бандитовъ. Другіе щеголяютъ въ мантіяхъ и огромныхъ треуголкахъ, съ пушистыми помпонами, желтыми съ голубымъ, похожими на цвѣтныхъ попугаевъ. Третьи, напротивъ того, одѣты въ какіе-то темненькіе, совсѣмъ затрапезные мундиры. Но все это одинаково добродушные и любезные люди, по крайней мѣрѣ для знатныхъ иностранцевъ. А каждый иностранный гость съ двумя стами франковъ въ карманѣ есть «знатный» иностранецъ для Италіи. Тысяча франковъ даютъ право на титулъ русскаго графа, а кошелекъ, дѣйствительно туго набитый, даже на «американскаго князя». Городовые оказывали намъ множество услугъ, указывали намъ дорогу, даже отгоняли отъ насъ собакъ и во время уличныхъ зрѣлищъ отыскивали для насъ лучшее мѣсто. Со своими собственными согражданами они обращаются нѣсколько иначе, и мнѣ довелось видѣть въ этомъ же Неаполѣ, во время карнавала, какъ группа полицейскихъ расправлялась съ двумя молодыми людьми, которые хотѣли проникнуть въ балаганъ безъ билета.

Въ Неаполѣ пятьсотъ пятьдесятъ тысячъ жителей и изъ нихъ полумилліону нечего ѣсть. Они стоятъ на улицѣ и стерегутъ случайный заработокъ. Не думаю, чтобы такое времяпрепровожденіе было особенно пріятно. Существуетъ общепринятое мнѣніе о лѣности неаполитанскихъ лаццарони, но мнѣ кажется, что на одну только взаимную брань и перепалку они тратятъ столько нервной силы, что ея хватило бы для самыхъ сложныхъ механическихъ работъ. Но въ южной Италіи нѣтъ капиталовъ. Въ городѣ нѣтъ промышленности и никакихъ постоянныхъ заработковъ для всего этого голоднаго люда, и лаццарони волей-неволей остается при своемъ досугѣ.

Мальчишки съ пачками иллюстрацій, разносчики съ крестиками и бездѣлушками, носильщики, посыльные, шныряютъ по улицамъ во всякую погоду, неустанно отыскивая патрона.

Извозчики съ еле живыми лошадьми, всѣ въ лохмотьяхъ, какъ цыгане, толпами стоятъ на перекресткахъ и при первомъ намекѣ на кліента съ крикомъ выскакиваютъ впередъ и начинаютъ осадную войну. Избавиться отъ нихъ трудно и почти невозможно, и даже если вы взяли одного, остальные слѣдуютъ сзади и ругаютъ счастливаго соперника. Кто хочетъ, чтобы неаполитанцы оставили его въ покоѣ, долженъ замкнутъ свои уста, надѣть маску безпристрастія на лицо, и все время притворяться, что онъ деревянный истуканъ. Однажды, проѣзжая въ электрическомъ вагонѣ мимо цѣлой стаи веттурино, которые ожесточенно щелкали бичами и громко требовали, чтобы мы вышли изъ трамвая и воспользовались ихъ экипажемъ, я сошкольничалъ и показалъ одному изъ нихъ языкъ. Онъ принялъ это за приглашеніе и немедленно поскакалъ вслѣдъ за вагономъ. Казалось, онъ былъ готовъ вскочить внутрь вмѣстѣ съ лошадью. Чрезъ минуту вагонъ вошелъ въ большой туннель, проходящій подъ горою Вомеро. Извозчикъ поскакалъ въ объѣздъ, но по выходѣ изъ туннеля я выскочилъ изъ вагона и скрылся въ сосѣднемъ переулкѣ.