Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

Еще удивительнѣе была японская пища. Патріотизмъ большей части человѣчества имѣетъ, какъ извѣстно, по преимуществу съѣстной характеръ. Даже во всѣхъ спорахъ русскихъ южанъ съ сѣверянами, при которыхъ мнѣ только приходилось присутствовать, съѣстные продукты играли главную роль. Сѣверяне хвастали земляникой и грибами, лососиной и невскимъ сигомъ, южане вспоминали арбузы и малороссійское сало, цитировали помидоры и маслины, крымское вино и кавказскую баранину. Но никто никогда не хвасталъ: — у насъ земство безъ недоимокъ!.. или: — у насъ полиція бойкая!..

Съ этой съѣстной точки зрѣнія японскій патріотизмъ можетъ похвалиться весьма немногимъ. Скота въ Японіи мало; мяса никто не ѣстъ; молока даже въ большомъ городѣ достать довольно трудно. Пища богатыхъ и бѣдныхъ состоитъ изъ риса, бобовъ и различныхъ болѣе или менѣе нехристіанскихъ овощей. Первое мѣсто принадлежитъ корню лотоса, сладость котораго такъ вдохновенно воспѣлъ еще Гомеръ. Я лично нашелъ его приторнымъ и чрезвычайно противнымъ. Маринованная рѣдька, особенная японская капуста, съ огромными листьями, по вкусу похожими на полусгнившій лубокъ, какіе-то вареные желтые цвѣты, морскіе ежи, моченые въ уксусѣ, морскіе анемоны, морскія кубышки, всевозможные морскіе продукты. Ко всему этому немного соленой или просто сырой рыбы и еще меньше сладкой яичницы. Вмѣсто хлѣба вареный рисъ, иногда смѣшанный съ уксусомъ и спеціями, вмѣсто соуса густая черная соя, полученная отъ броженія перегнившихъ бобовъ, и все это подается въ десяткахъ миніатюрныхъ чашечекъ съ палочками вмѣсто вилокъ и кускомъ бумаги вмѣсто салфетки. Улучшеніе обѣда направлено на измѣненіе формы, а не сущности. Являются лакированные подносы и эмалированныя палочки для ѣды, свѣжіе и искусственные цвѣты, овощи нарѣзаны тоньше и причудливѣе, рисъ подаетъ особо назначенная дѣвица съ монументальной прической, но для европейскаго желудка во всемъ этомъ мало утѣшенія. И, вдобавокъ, какія миніатюрныя порціи!.. Послѣ трехъ или четырехъ сеансовъ, видя, какъ окружающіе люди относятся серьезно къ этой игрѣ въ обѣдъ, понемногу начинаешь привыкать и находить въ немъ своеобразный вкусъ. Однако, предубѣжденіе остается. Я знаю много примѣровъ европейцевъ, которые женились на японкахъ, приняли японское гражданство и ведутъ японскій образъ жизни, но все это люди желчные и худощавые, равнодушные къ своему обѣду и пищеваренію. Тѣ же изъ нихъ, которые пожирнѣе, ходятъ въ европейскій ресторанъ.

Мнѣ пришлось раза два обѣдать въ семействахъ моихъ японскихъ знакомцевъ. До обѣда мы вели умные разговоры, говорили другъ другу вѣжливости, разсматривали старинныя гравюры и современныя цвѣтныя фотографіи, восхищались древними мечами и чудесными рѣзными коробочками, перебирали свитки старинныхъ книгъ и фантастически вышитыхъ матерій, и все время я какъ-то чувствовалъ, что преферансъ за хозяевами. Они были грамотнѣе меня и объясняли мнѣ значеніе японскихъ буквъ. Каждый изъ нихъ умѣлъ рисовать (японецъ, кажется, рождается съ этимъ умѣньемъ). Даже комплименты они сочиняли гораздо лучше меня. Подъ конецъ я совсѣмъ палъ духомъ и даже похвалилъ какофонію въ минорномъ тонѣ, которую японцы называютъ музыкой. Но когда подали обѣдъ, я опять расцвѣлъ и воспрянулъ. Эти подносики съ лотосовымъ корнемъ и кусочками желе изъ раковинъ показались мнѣ такъ жалки, что я немедленно почувствовалъ себя членомъ здоровой кавказской расы, питающейся густымъ хлѣбомъ и солиднымъ мясомъ изъ широкихъ блюдъ, разставленныхъ на большихъ крѣпкихъ столахъ.

Тѣмъ не менѣе, японская жизнь въ такихъ захолустныхъ углахъ не лишена своеобразной привлекательности. Что-то античное, родственное древней Элладѣ чувствуется въ этой эстетической странѣ, засыпанной цвѣтами и залитой теплымъ солнцемъ. Все обладаетъ художественностью, начиная съ ландшафта и кончая дешевой бездѣлушкой для украшенія, хотя стиль и вкусъ другой, не арійскій. Яркія ткани красиво разрисованы цвѣтами, золотыя и шелковыя вышивки подобраны съ необычайной тонкостью оттѣнковъ. Кладбища, храмы и частные дома утопаютъ въ зелени. Улицы расцвѣчены радужными фарфоровыми фонарями, звенящими, какъ эоловы арфы, при каждомъ дуновеніи вѣтра, и молодыя дѣвушки, покачивающіяся на своихъ высокихъ сандаліяхъ, похожи на рѣдкіе цвѣты на тонкихъ высокихъ стебляхъ, и на каждомъ общественномъ праздникѣ дѣвичьи костюмы яркостью и подборомъ красокъ затмеваютъ цвѣточныя клумбы садовъ.

Художественность глубоко проникла въ народные вкусы, и самый бѣдный крестьянинъ откажется отъ лишней горсти риса за обѣдомъ, чтобы пріобрѣсти пару яркихъ гравюръ, лакированную коробку, цвѣтной поясъ для жены или рѣзной гребень для дочери.

Слабѣе всего музыка, хотя любимые струнные инструменты, семисенъ и кото , отличаются изяществомъ формы и украшаются драгоцѣнною рѣзьбой по дереву и кости. Крестьяне употребляютъ камышевыя и бамбуковыя дудки.

Мнѣ запомнился во время одной изъ загородныхъ поѣздокъ молодой крестьянскій подростокъ. Его красивое юношеское тѣло было небрежно перепоясано полотенцемъ, онъ сидѣлъ на изгороди поля, заросшаго лотосомъ, и негромко игралъ на маленькой тростниковой свирѣли, а большіе бѣлые и розовые цвѣты въ тактъ покачивали своими лѣнивыми головами. Онъ мелькнулъ предо мной, какъ идиллія Ѳеокрита, внезапно претворенная въ дѣйствительность въ этой замѣчательной странѣ, гдѣ крайній востокъ Азіи соприкасается съ крайнимъ западомъ Америки и кирпичные фасады заводовъ возникаютъ рядомъ со статуями Будды среди древнихъ рощъ, посвященныхъ тишинѣ, дремотѣ и красотѣ.

Большіе города южной Японіи, съ своей стороны, напоминаютъ Александрію или Антіохію. Въ прошломъ году мнѣ случилось нѣсколько часовъ скитаться въ веселомъ кварталѣ Токіо, который самъ по себѣ составляетъ особый городъ съ тридцатитысячнымъ населеніемъ. На протяженіи нѣсколькихъ верстъ всѣ улицы и переулки представляли рядъ большихъ клѣтокъ съ позолоченной рѣшеткой. За рѣшеткой на паркетной изукрашенной платформѣ сидѣли живые цвѣтники на соблазнъ прохожимъ. Всѣ щеки были набѣлены тончайшей рисовой пудрой, черные волосы блестѣли, губы, по японской модѣ, были сложены въ видѣ поцѣлуя. Вездѣ мелькали яркіе шелка костюмовъ, хитросплетенныя прически, длинныя рѣзныя ручки семисеновъ. Мѣстами у самой рѣшетки сверкали плутоватые черные глаза, и задорныя губки безпечно пересмѣивались съ мужчинами, толпившимися на улицѣ. Часто попадались наивныя дѣвичьи лица съ простодушной улыбкой и тихимъ весельемъ во взглядѣ, какъ будто кругомъ былъ мирный деревенскій ландшафтъ, а не веселый кварталъ шумнаго столичнаго города.

Это тоже былъ уголъ античной эпохи, одинаково чуждый нашимъ тяжелымъ цивилизованнымъ порокамъ и колючимъ сѣвернымъ рефлексамъ совѣсти. Специфическій хмѣльной и блудливый угаръ, окутывающій по ночамъ грѣшныя стогны европейскихъ столицъ, здѣсь не существовалъ. Небо было слишкомъ ясно, яркія краски сплетались изящно, лица смотрѣли беззаботно, смѣхъ звенѣлъ слишкомъ заразительно.