Леонид Нейман - Парижские дамы [Веселые эскизы из парижской жизни]

Она заслужила свою прогулку и свое счастье.

Пальцы магазинщиц в больших модных магазинах не исколоты иголками; они занимаются торговлею и принимаются знатными дамами в прекрасных салонах.

Теперешние мадмуазели этого рода одеты и причесаны по последней моде. Они приглядны, как лоретки; у них такие же хорошенькие, нежные руки, волочащаяся походка и расслабленный голос. Их разговор постоянно обращен на моды и платья прекрасных покупательниц с их экипажами. Ах, с какой завистью смотрят они на эти последние! Каждый раз, когда госпожа Антонина провожает свою покупательницу — у нее вырывается болезненное рыдание. И в самом деле — у ней такая благородная осанка, она постоянно одета, как знатная дама или кокетка; не знающий ее при встрече на улице непременно скажет: «Это или герцогиня, или магазинщица».

Однако, прежде чем они были приставлены к продаже — они складывали тафту и скручивали шнурки. В мастерской они и не мечтали о возможности теперешнего их счастья. В мастерской не так-то хорошо. В углу комнаты, в большом, обнесенном решеткой сундуке, сидят мамзели, доставляющие необходимые для шляп вещества. В середине большой стол из красного дерева, за которым для каждой работницы уготовано особенное место. На верхнем конце его царит директриса, которая здесь еще ужаснее, чем где-либо в другом месте; она считается так необходимой для дел, что ей даны неограниченные полномочия. Время от времени в ателье появляется и принципальша и добродушно болтает с директрисой, причем, перед носом своих работниц, потягивает бордосское вино со льдом или с сухарями. Мадам — женщина от 30–40 лет, которые она тщательно скрывает и довольно сносно прикрывает. Одета она в шелк, на руках и в ушах — алмазы.

Принципал, которого обыкновенно называют не более как супругом содержательницы магазина модных товаров, — только владетельный князь в этом маленьком королевстве.

Появление его в ателье, что иногда случается по вечерам, заставляет учениц внимательнее всматриваться в их швы, — он человек бережливый и друг порядка.

Нередко случается, что эти молодые девочки находят себе любовников, которые относятся к ним серьезно или берут их на содержание, и вот они позже дебютируют на театре или делаются известными по своему шику.

Если мы захотим зайти в квартал Бреда, то найдем здесь особенную породу модисток, не слишком совестливых относительно своих знакомств. Здесь, в окнах прилично обставленных всем необходимым комнаток выставляется множество шляпок и женских головок.

Эти работницы — переодетые, но не маскированные лоретки; в каждой складке их позы открыто сказывается их сущность, глаза у них на губах; они смеются, а взгляд их говорит: «Следуйте за мной, молодой человек!»

Мы не обошли и пассажа Сомон, тех лавок для провинциалок, магазинщицы которых хотя и посещают церковь аккуратно каждое воскресенье, но тем не менее в царстве изящества и мод занимают второе место.

В каждой лавке запас готовых шляп; есть белые, украшенные майскими цветочками, померанцевыми цветами или гусиными перьями. Эти шляпы назначаются для новобрачных всей парижской окрестности; другие розового, зеленого или голубого цвета, с розами, служащими украшением и пр.

Из этой блестящей массы цветов и оттенков, бантов и искусственных цветов покупательница может выбирать как ей угодно. Однако смеясь и шутя сделать этого они не могут, потому что шляпа, пусть она будет маленькой, даже микроскопической, все-таки во всяком виде она будет составлять важнейшую часть туалета женщин, и на ней должны быть или розовая почка, или листочек искусственного золота, или фиалка, или какие-нибудь остроконечия.

Бюферон сказал: стиль человека — это он сам! С большей справедливостью можно сказать: шляпка женщины — это она сама! Да, шляпка и ботинки, о которых мы скоро будем говорить. Всякий знает, что это справедливо для самых крайних точек земного шара: везде женщина сначала узнается по конечностям.

Девушки пассажа Сомон не то, что вышеописанные нами девушки, увлекательно прелестные, с уступчивыми волосами и с матовым цветом лица. Они обыкновенно время своего обучения проводят в маленьких лавках полотняных товаров и позже уже поднимаются до фантастических шляп.

Эти девицы не гнушаются выхвалять свои товары, частенько видишь их у дверей магазина; они держат свое мастерское произведение между большим и указательным пальцем своей руки и показывают вид, что любуются им для того, чтобы дать возможность другим любоваться ими.

— Посмотрите-ка, мадам! — говорят они голосом, переходящим в фальцетто.

И если ожидаемая покупательница, остановившись на мгновение, опять продолжает свой путь, ничего не отвечая, то она не преминет прибавить к этому:

— Какая гордячка эта дама!

Эти девочки не мечтают о том, чтобы сделаться герцогинями. Для их счастья достаточно маленького собственного хозяйства и обыденной любви.

Искусственные цветы, венчающие вершины шляп пассажа Сомон, работаются на цветочных фабриках улиц Сер и Бурбон-Вилльнеф.

Цветочница — опять особый тип.

Она обыкновенно старинная ученица заведения; она не продает, но помогает продаже, она служит примером для покупателей.

Рано утром выходит она из дому в легком шерстяном платье, шляпке с цветком позади, плохой черной шали, на руке у нее корзинка с двойным завтраком. В 8 часов вечера возвращается она обедать к своим родителям. Последние нередко содержат незначительные меблированные комнаты или маленькую кухмистерскую. Они хотят, чтоб дочь их, не имеющая возможности рассчитывать на какое-нибудь приданое, откладывала несколько денег из своего ежедневного заработка в 3 фр.

Таким образом, она избегает той опасности, которой подвергаются девушки, выставляемые в отелях и ресторанах, но избегает ли она вместе с этим и всех других?

Этого нельзя предполагать, потому что большая часть этих девушек выходит замуж, уже любивши, за какого-нибудь гравера, бронзовщика и т. под. ремесленника, который обыкновенно делается примерным супругом.

Парижская цветочница в высшем смысле работает на больших цветочных фабриках в улице Ришелье, Шуазель и на Новой Августинской. Женщины, умеющие с полным вкусом одеваться в шелк, алмазы и бархат, ставят их в первый разряд мастериц по производству модных товаров. Ах, я знал таких девушек, обладавших красотой, достойной поклонения, и с замечательно изящными манерами. Одни из них натолкнулись на неподдельную любовь и вышли замуж за героев своих романов — другие, проживши какие-нибудь два лета на великолепной загородной даче, умерли затем, брошенные, от тоски и горя. Эта порода девушек может еще умирать от любви, и это потому, что они много надеялись, многим завладели, иногда много любили, а потом вдруг в один день были низвергнуты с высоты убаюкивавшего их счастья. Я часто вспоминаю об одной миленькой, бледной и стройной девушке, которую в лавке называли дамой-камелией, потому что ее представляли себе подобной героине Дюма-сына; эту, как и ту, звали Маргаритой. Ее медленно съедала грудная болезнь, медленнее, чем бы она сама желала: она была брошена сыном одного богатого парижского купца. Она умерла в одно прекрасное утро, оставивши после себя дитя на память своему вероломному обольстителю.