Аркадий Аверченко - Собрание сочинений в 13 томах. Том 6. О маленьких-для больших

— Гриша! Брось. Ну, дай, я тебя поцелую. Афанасий, ну, зачем ты плачешь?! Да что же это такое, господа? Косолапов! Ну, дай я тебя поцелую! Ведь я же тебя люблю же, Косолапчик мой.

Удивительнее всех было поведение Косолапова… Он сидел спокойный, сосредоточенный и, нахмурив густые темные брови на бледном лице, не отрываясь, глядел в угол. Изредка только лицо его прояснялось, и он добродушно поглядывал на трех друзей.

— Вот мы едим котлеты из мяса… — прошептал Чемерица. — А из-за этого, может быть, корову убили… Чем она виновата?..

— Эх, Афанасий, — подхватил Неизвестный Москвич. — И коровка не виновата, и мы все не виноваты.

Вино пенится, добрые друзья меня окружают, начихать нам на коровку. Эх, всех мне хочется, всех вас перецеловать, родные мои! Даже этого молчаливенького Косолапова…

Косолапов с непроницаемым видом покачал головой…

— Даже плакучего Афанасия, даже этого ворчуна Гришеньку…

— Что вы этим хотите сказать? — взревел Гриша. — Я не позволю издеваться над собой!! Я… я…

— Нет счастья в сердце моем, — всхлипнул Афанасий. — Эх, Косолапов… Тяжело, а от тебя я не слышу ни слова утешения. Молчишь ты.

Спокойный, сосредоточенный Косолапов вдруг зашевелился, медленно поднялся с дивана, размахнулся и, стиснув зубы, ударил ликующего жизнерадостного Неизвестного Москвича.

— Ваня?? — простонал Москвич. — За что же…

— Эх, — крякнул Косолапов, разминая могучие плечи. — Я вас всех тут расчешу, как следует!

И страшный, молчаливый, ринулся в середину оторопевших друзей.

И из свившегося клубка четырех тел донесся только звонкий голос Гриши:

— Что вы хотите этим сказать?! Вы не смеете драться! Я протестуюсь!..

Спит сейчас Зеленый змий… И пусть украшением его монумента будут барельефы четырех друзей — четырех пьяных характеров, четырех пьяных темпераментов.

В зиму 1914 года по Рождестве Христовом — и даже более того, в первый день праздника Рождества Христова, к Пыниным пришел с визитом Кунин.

Пынин был умный человек; Кунин — глупый…

Может быть, этим последним свойством только и можно было объяснить ту непосредственность, с которой Кунин разлетелся с визитом к Пыниным.

Когда недоумевающая горничная открыла Кунину дверь он вошел, нарядный, пахнущий духами, розовый от декабрьского мороза.

— Здравствуйте, Луша, — воскликнул он, — с праздничком вас.

— Спасибо, — вздохнула Луша. — Что прикажете, барин?

— Ничего не прикажу, чудачка! С визитом пришел.

— Ничего вы доктором сделались? — спросила Луша, немного сбитая с толку.

— Зачем доктором?

— А с визитом-то. Которые из докторей, так, действительно, к больным…

— Да нет! Вот оригиналка-то? Понимаешь, я пришел с праздничным визитом. Как вообще. Как приходил в прошлом году, в позапрошлом.

— В позапрошлом? Извольте, я спрошу у барина.

— Да, да, конечно, доложи. Я тут подожду.

Снова оглядев его недоуменным взглядом, горничная ушла.

Из гостиной послышались голоса:

— Кто там, Луша?

— Кунин господин — пришли.

— Куунин? Зачем?

— Не знаю. Говорят, к вам пришли; как в позапрошлом годе…

— В позапрошлом? А что было в позапрошлом году?

— Не могу знать. Мало ли что было.

— Бузя, — обратился Пынин к жене. — Ты не помнишь, зачем приходил к нам Кунин в позапрошлом году?

— Был он несколько раз, — призадумавшись, ответила жена. — А зачем заходил, — не помню.

— Странно… Праздник нынче, первый день Рождества, а он приходит. Луша! Может, ему что-нибудь нужно?

— А мне откуда знать?

— Может, ему что-нибудь экстренно понадобилось, — сказала жена. — Такое, что нельзя было отложить до после праздников, — вот он и пришел…

— Гм!.. Все может быть. Не на войну ли он едет? Луша! Он, Кунин этот, не в военном костюме?

— Нет-с, помилуйте. Во фраке, при белых перчатках, с цилиндром.

— Черт знает что. Я прямо-таки, теряю голову. Не предложение ли он приехал делать?..

— Ты скажешь тоже… Кому?!

— А? Кому-нибудь из нас.

— Умно. Если мне — так я замужем, тебе — так ты мужчина… Лиле? Так Лиля умерла когда еще… Зинке? — Зинке, положим, тринадцатый год, но все-таки…

— Луша! Пойди просто спроси его: по какому делу он приехал? Что ему нужно?

Исполнительная Луша повернулась на каблуках и вышла в переднюю.

— Что вам нужно? — спросила она, с тайным сочувствием глядя на пригорюнившегося в уголку передней Кунина.

— Как… что мне… нужно? Я с визитом пришел! Понимаешь? Теперь Рождество, — вот я и пришел.

— Вот вы и пришли? Ну мне что, — я скажу.

Снова вернулась в гостиную:

— Говорит, с визитом.

Супруги Пынины обменялись изумленным взглядом.

— Нашел время визиты делать!.. Ну, что же делать, — зови его.

В прежнее время было так: едва в дверях гостиной показывается надушенный, сверкающий белизной накрахмаленного пластрона сорочки. Кунин, — как Пынин воздымал руки кверху и бросался, подобно тигру, на беззащитного Кунина:

— Дорогусечка! Вы ли? С праздничком… А, позвольте вас… Чмок! Чмок! Ну, что? Живеньки-здоровеньки? Ну, мой молодой друг, не будем терять золотого — времени, — к столу, к столу, к столу, — трижды к столу! Садитесь! Вам какой? Есть вишневая, есть сливович — крепкий, как собака, есть коньяк… Поросеночка? Икорки? Балычка? Колбаски? А ну, еще одну, старина, мой стариканушка славный, старичище замечательный!.. Хе-хе…

Эти умилительные картины пестрой чередой пронеслись в голове Кунина, когда он переступил порог гостиной…

Увидев Кунина, Пынин сделал навстречу ему три шага и, широко раскрыв глаза, воскликнул:

— Сергей Николаевич? И во фраке? Чему это приписать столь торжественный вид?

— Помилуйте, ведь Рождество.

— Ну?

— Рождество, говорю.

— Так-с.

— Как же не надеть фрака!

— А зачем?

— Да с визитами-то — не в пиджаке же ездить?

— Ах, да! Вы с визитом? Так, так. Бывает.

Хозяин пожевал губами и с напряженной задумчивостью поглядел в окно.

Гость стоял против хозяина и всем своим видом показывал, что он чего-то ждет.

Помолчали так, стоя посреди сверкающей паркетом гостиной, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну-с… вот, так, значит, — выдавил из себя хозяин тугие слова.

— Да-с, — подтвердил гость. — Праздничек, что называется.

— А вы, значит, с визитом?

Гость вздохнул.

— С визитом.

Постояли, помолчали. Кунин с неискусно сделанной рассеянностью хлопал себя себя по коленке шапокляком и вздыхал.

— Да-а, — сказал хозяин. — Дела!

— Как поживаете? — осведомился Кунин, придав этому несложному вопросу экспрессию лихорадочного любопытства.

— Да так все. Ни шатко, ни валко. А вы?

Кунин решил, что соврать будет вовсе не лишнее.