Лев Толстой - Война и мир. Том 3 - русский и английский параллельные тексты

Prince Vasili had come to the conclusion that it was necessary to throw this bone-a bill for thirty thousand rubles-to the poor princess that it might not occur to her to speak of his share in the affair of the inlaid portfolio. Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё-таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Pierre signed the deed and after that the princess grew still kinder. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. The younger sisters also became affectionate to him, especially the youngest, the pretty one with the mole, who often made him feel confused by her smiles and her own confusion when meeting him. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его. It seemed so natural to Pierre that everyone should like him, and it would have seemed so unnatural had anyone disliked him, that he could not but believe in the sincerity of those around him. Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто-нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Besides, he had no time to ask himself whether these people were sincere or not. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. He was always busy and always felt in a state of mild and cheerful intoxication. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. He felt as though he were the center of some important and general movement; that something was constantly expected of him, that if he did not do it he would grieve and disappoint many people, but if he did this and that, all would be well; and he did what was demanded of him, but still that happy result always remained in the future. Он чувствовал себя центром какого-то важного общего движения; чувствовал, что от него что-то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то-то и то-то, всё будет хорошо, - и он делал то, что требовали от него, но это что-то хорошее всё оставалось впереди. More than anyone else, Prince Vasili took possession of Pierre's affairs and of Pierre himself in those early days. Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. From the death of Count Bezukhov he did not let go his hold of the lad. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. He had the air of a man oppressed by business, weary and suffering, who yet would not, for pity's sake, leave this helpless youth who, after all, was the son of his old friend and the possessor of such enormous wealth, to the caprice of fate and the designs of rogues. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apr?s tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием.

During the few days he spent in Moscow after the death of Count Bezukhov, he would call Pierre, or go to him himself, and tell him what ought to be done in a tone of weariness and assurance, as if he were adding every time:	В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
"You know I am overwhelmed with business and it is purely out of charity that I trouble myself about you, and you also know quite well that what I propose is the only thing possible."	"Vous savez, que je suis accabl? d'affaires et que ce n'est que par pure charit?, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable". [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
"Well, my dear fellow, tomorrow we are off at last," said Prince Vasili one day, closing his eyes and fingering Pierre's elbow, speaking as if he were saying something which had long since been agreed upon and could not now be altered.	- Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, - сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным-давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
"We start tomorrow and I'm giving you a place in my carriage.	- Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске.
I am very glad.	Я очень рад.
All our important business here is now settled, and I ought to have been off long ago.	Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо.
Here is something I have received from the chancellor.	Вот я получил от канцлера.
I asked him for you, and you have been entered in the diplomatic corps and made a Gentleman of the Bedchamber.	Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер-юнкером.
The diplomatic career now lies open before you."	Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Notwithstanding the tone of wearied assurance with which these words were pronounced, Pierre, who had so long been considering his career, wished to make some suggestion.	Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать.
But Prince Vasili interrupted him in the special deep cooing tone, precluding the possibility of interrupting his speech, which he used in extreme cases when special persuasion was needed.	Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
"Mais, mon cher, I did this for my own sake, to satisfy my conscience, and there is nothing to thank me for.	- Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего.
No one has ever complained yet of being too much loved; and besides, you are free, you could throw it up tomorrow.	Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось.
But you will see everything for yourself when you get to Petersburg.	Вот ты всё сам в Петербурге увидишь.
It is high time for you to get away from these terrible recollections." Prince Vasili sighed. "Yes, yes, my boy.	И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. - Князь Василий вздохнул. -Так-так, моя душа.

And my valet can go in your carriage.	А мой камердинер пускай в твоей коляске едет.
Ah! I was nearly forgetting," he added. "You know, mon cher, your father and I had some accounts to settle, so I have received what was due from the Ryazan estate and will keep it; you won't require it.	Ах да, я было и забыл, - прибавил еще князь Василий, - ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно.
We'll go into the accounts later."	Мы с тобою сочтемся.
By "what was due from the Ryazan estate" Prince Vasili meant several thousand rubles quitrent received from Pierre's peasants, which the prince had retained for himself.	То, что князь Василий называл с "рязанского", было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
In Petersburg, as in Moscow, Pierre found the same atmosphere of gentleness and affection.	В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера.
He could not refuse the post, or rather the rank (for he did nothing), that Prince Vasili had procured for him, and acquaintances, invitations, and social occupations were so numerous that, even more than in Moscow, he felt a sense of bewilderment, bustle, and continual expectation of some good, always in front of him but never attained.	Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого-то блага.
Of his former bachelor acquaintances many were no longer in Petersburg.	Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге.
The Guards had gone to the front; Dolokhov had been reduced to the ranks; Anatole was in the army somewhere in the provinces; Prince Andrew was abroad; so Pierre had not the opportunity to spend his nights as he used to like to spend them, or to open his mind by intimate talks with a friend older than himself and whom he respected.	Г вардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом.
His whole time was taken up with dinners and balls and was spent chiefly at Prince Vasili's house in the company of the stout princess, his wife, and his beautiful daughter Helene.	Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия - в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Like the others, Anna Pavlovna Scherer showed Pierre the change of attitude toward him that had taken place in society.	Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Formerly in Anna Pavlovna's presence, Pierre had always felt that what he was saying was out of place, tactless and unsuitable, that remarks which seemed to him clever while they formed in his mind became foolish as soon as he uttered them, while on the contrary Hippolyte's stupidest remarks came out clever and apt.	Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми.
Now everything Pierre said was charmant.	Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно].
Even if Anna Pavlovna did not say so, he could see that she wished to and only refrained out of regard for his modesty.	Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.

Читать дальше