Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Антонина Вавиловна выбралась изъ лѣса, когда майскій полусумракъ, какъ саванъ, обхватилъ окрестность. Она, повидимому, пришла къ рѣшенію, чтобы о происшедшемъ молчать. И вдругъ ея слухъ былъ пораженъ заунывной пѣснью кукушки. Птица куковала гдѣ-то вблизи, точно совѣсть, стучавшаяся въ потаенныя двери сердца. Извѣстно, что обыкновенная кукушка по ночамъ не кукуетъ, и ея крики ночью составляютъ явленіе необычное, пугающее людей суевѣрныхъ, воспріимчивыхъ по своей натурѣ. Сердце маркизы болѣзненно сжалось, и она проговорила:

— Опять кукушка! Птица точно предостерегаетъ меня отъ чего-то гадкаго, позорящаго. Нѣтъ, такъ жизнь продолжаться не можетъ. Онъ убійца! Я косвенная его помощница. Необходимо покаяніе!

Несчастная дала полный ходъ лошади и вскорѣ была у воротъ отцовскаго дома. Дворъ представлялъ странную картину. Люди кричали, бѣгали, сбивали другъ друга съ ногъ, отдавали торопливо приказанія, запрягали лошадей въ экипажи.

На крыльцѣ Антонину Вавиловну ожидало новое поражающее извѣстіе. Старый гвардейскій служака, съ медалями во всю грудь, сдерживая слезы, почтительно доложилъ:

— Съ генераломъ ударъ. Они лишились правой ноги и руки.

Въ обширномъ кабинетѣ, подъ портретомъ Аракчеева, лежалъ вѣрный служака трехъ императоровъ, трехъ эпохъ, столь разныхъ по своему содержанію. Брови генерала пасмурны, лицо серьёзно, но безъ тѣни отчаянія. Очевидно, Циклоповъ не зналъ, при какихъ обстоятельствахъ произошло роковое событіе. Онъ видѣлъ изуродованный трупъ своего зятя, принесеннаго конемъ. Старикъ и домашніе полагали, что маркиза убила лошадь. Натура героя, согбеннаго годами, не выдержала ужаснаго зрѣлища. И потрясенный, недвижимый, онъ лежалъ на софѣ, покорно ожидая участи, опредѣленной ему Провидѣніемъ. Какъ же было возможно маркизѣ открыть отцу всю правду? Мало того, она настолько собрала силы, что сдѣлалась разумною распорядительницей въ своемъ домѣ. По ея указанію, одни люди летѣли за докторами и въ городскія лавки за покупками къ похоронамъ, другіе въ церковь и за нужными сосѣдями. Съ параднаго крыльца раздались рѣдкіе выстрѣлы, оповѣщавшіе окрестность о томъ, что въ генеральской усадьбѣ совершилось нѣчто необыкновенное. Самъ генералъ приказалъ стрѣлять, позвать священника и капитана Гречухина.

Циклоповъ долго исповѣдывался и объявилъ служителю алтаря, что сельская церковь имъ обезпечена по завѣщанію на вѣки. При ней должна быть построена, на особый капиталъ, богадѣльня для тѣхъ солдатъ, которые состояли при генералѣ въ качествѣ его вѣрныхъ ординарцевъ.

Съ капитаномъ происходилъ разговоръ иного рода.

Вавила Акиндиновичъ его сурово наставлялъ:

— Я тебѣ прощаю твои глупыя рѣчи. Ты мнѣ долженъ дать клятву, что впередъ будешь служить честно, солдатъ не обижать. Царю и отечеству нужны слуги строгіе, но вѣрные. За десятилѣтнее пребываніе въ моемъ селѣ оставляю тебѣ пять тысячъ рублей. Какъ извѣстишься о моей смерти, наряди ко гробу на дневныя и ночныя дежурства лучшихъ унтеръ-офицеровъ. Они получатъ по десяти рублей. Одѣнь ихъ въ новые мундиры. При выносѣ тѣла изъ дома, орденъ святого Георгія поручи нести офицеру, остальные ордена унтеръ-офицерамъ. Роту въ полномъ составѣ построй у параднаго крыльца. Брать «на караулъ», когда гробъ вынесутъ изъ дома. Въ эту минуту долженъ бить барабанъ, а органъ играть «Коль Славенъ». Наблюди, чтобы, при опусканіи гроба въ могилу моими гренадерами, солдаты стрѣляли разомъ, а не дробью. Я и на службѣ терпѣть не могъ дробной стрѣльбы. То ли дѣло общее: тррра!!! тррра!!! Вели, чтобы выстрѣлы изъ пушекъ производились одновременно съ ружьями. Ну, теперь ступай. Мнѣ еще надо побесѣдовать съ дочерью.

Циклоповъ умолкъ. Онъ крестился лѣвою рукой и смотрѣлъ на Аракчеевскій портретъ. Онъ, какъ будто, бесѣдовалъ съ могучимъ временщикомъ и увѣрялъ его:

— Не безпокойся, не осрамлю малодушіемъ твоей памяти.

Взоръ умирающаго и его духъ были крѣпки до конца. Окружающіе сознавали, что съ генераломъ умирала сила, создавшая Русское царство, служившая опорой трона русскихъ Монарховъ.

Къ утру старика постигъ новый ударъ, отнявшій у него языкъ, а къ вечеру, на третій день, генерала не стало.

Пушки оповѣстили о томъ село Березовое. Траурный флагъ взвился надъ барскимъ домомъ.

Есть въ глубинѣ человѣческаго сердца незримое существо, которое мы привыкли называть «совѣстью». Въ натурахъ испорченныхъ она чуть теплится, но при благопріятныхъ обстоятельствахъ можетъ загорѣться большимъ пламенемъ. Въ натурахъ, забывшихъ въ жизненныхъ успѣхахъ о присутствіи въ себѣ очищающаго чувства, оно вспыхиваетъ ярко послѣ неожиданнаго паденія. Вотъ почему, совершивъ убійство, Калитинъ очнулся, какъ отъ тяжелаго кошмара. Онъ ощутилъ потребность возмездія, и, не дожидаясь, какъ поступитъ маркиза послѣ похоронъ мужа и отца, подалъ рапортъ по командѣ. Онъ изложилъ въ немъ обстоятельства, происшедшія у «святого ключа». Въ рапортѣ лишь обойденъ «фактъ поцѣлуя», а причина убійства де-Марсельяка объяснена ссорой. Калитинъ судился дореформеннымъ военнымъ судомъ, и его разжаловали въ солдаты, но безъ лишенія дворянскаго достоинства. Впослѣдствіи онъ былъ произведенъ въ офицеры, а теперь, чуть ли не въ чинѣ полковника, командуетъ какою-то отдѣльною частью. Говорятъ, что нравственно потрясенный Калитинъ утратилъ дерзость характера и вѣру въ неприкосновенность матеріалистическихъ началъ. Однако, онъ не женился, такъ какъ не чувствуетъ себя способнымъ къ семейной обстановкѣ.

Антонина Вавиловна, о которой злые языки во время процесса толковали, что она была въ интимныхъ отношеніяхъ съ преступнымъ офицеромъ, уѣхала за границу и прожила тамъ около десятка лѣтъ. Ея бальзаковскіе годы прошли подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ двухъ страшныхъ событій. Послѣднія подкосили ее, но не сокрушили. Она нынѣ проживаетъ со своею компаньонкой въ Березовомъ и лично занимается въ школѣ. Маркиза не охладѣла въ привязанности къ лошадямъ, но въ ней уже нѣтъ прежней смѣлости. Она не выноситъ голоса кукушки, и знакомые намъ часы съ этою птицей молчатъ со дня генеральской кончины. Находящіяся въ березовскомъ домѣ бомба и пушки стоятъ въ бездѣйствіи, какъ характерные памятники невозвратнаго прошлаго.

Слишкомъ тридцать лѣтъ тому назадъ іюльское солнце обливало горячимъ свѣтомъ привольныя самарскія степи. Безбрежная даль раскидывалась по сторонамъ, не давая взору остановиться на какомъ-нибудь отдѣльномъ предметѣ. Ровная земля, покрытая зеленымъ ковромъ, точно океанъ, сливалась на горизонтѣ съ голубыми небесами. Ни малѣйшій шелестъ вѣтерка не колыхалъ траву. Сусликъ, какъ вѣрный стражъ степного царства, торчалъ у своей норки на заднихъ лапкахъ и пронзительно свисталъ, переговариваясь съ своими многочисленными товарищами. Телѣжка моя катится по дорогѣ подъ звонъ колокольчика, а мѣстность остается одна и та же. Она такъ однообразно прекрасна, что, кажется, не мы съ экипажемъ двигаемся, а эта ковыльная степь кружится около насъ. По временамъ глазъ отъ нея переходитъ наверхъ, въ безпредѣльную чистую глубь неба, безсильно томясь проникнуть въ его сокровенныя тайны.