Мария Червинкова-Ригрова - Сон в летнюю жизнь. Повесть. Перевод с чешского

При этих словах лицо пани Маховой вытянулось:

– Но у этой девушки своя забота, – вздохнула она, – Со своим учительством, так и надо кого-то чему-то научить. Разве это занятие для молодой особы? Вся в книгах и чужих детях. А потом что?

– Но всё можно изменить, пани тётя, она прекрасно повзрослела, похорошела, может и жених найдётся? – и пан советник чуть задиристо взглянул на тётушку, будто ища что-то в её чистом облике, но та отмалчивалась, и он продолжал, – Чего только на свете не бывает! И у медведей в наших лесах сердца пылают. Может и наш старый медведь ещё и….

Пани тётя взглянула на пана советника и засмеялась:

– Полагаете, пан советник? Этот… Вряд ли.

– Да, с этим вряд ли! – согласился пан советник и пробормотал про себя, – Но я всегда говорил, коли его хоть один женский взгляд его заприметит, от него не убудет. Не всё же быть книжным червём! – и он снова погрузился в газету.

Потом снова поднял голову, когда вернулась Лидушка с букетом лесных цветов.

– Ну, как – видели косулю?

– Да где уж там! Дядя всю дорогу философствовал, о том, что было – от сотворения мира до наших дней..

– Ну, ну, так уж и всю…

– По-моему, да. По мне так, целая проповедь. Так всех косулей в лесу перепугать можно! А птицы так красиво пели! Я ему так и сказала: «Дядя, ты своей философией портишь людям прекрасный весенний вечер!»

– Ладно!. А что барышня Ольга?

– Она его защищала, – сказала, что интересно. Но я не думаю, что взаправду. Знаешь, папенька, – прибавила она с веселым смехом, – Если надумаю выходить замуж, первым делом узнаю у жениха, не изучал ли он философию, и если да, то откажу ему, потому что мне и дяди- философа хватит!

Пан советник рассмеялся и погладил Лидушку по голове.

Ольга между тем возвратилась с прогулки в свою комнату, любуясь широтой вечернего неба. До ужина оставалось достаточно времени, и она, набросив лёгкую накидку, выскользнула через заднюю калитку к полю. Повернув на дорожку вдоль склона, мимо часовни, она задержалась на пару шагов по пути к берёзовой роще. Дрожащие кроны берёзок загадочно шелестели, временами им вторил тихий птичий щебет, а из долины и со стороны села слабо доносились оклики крестьян и скрежет плугов, возвещавших конец работ в поле.

За горизонтом исчез последний золотой луч солнца, и потемневшие окрестности постепенно озарились румяным закатом.

Край неба между крышами, которым она часто любовалась из своего пражского окошка, был так узок, а здесь, напротив, наблюдалась вся ширь горизонта под куполом неба, распростёршимся голубоватым океаном с множеством волн румяных и вольных тучек. Залюбовавшись на эту картину, Ольга сама чуть не взлетела с этими тенями, к ясному небу. Лишь лёгкими шагами нарушив тишину, она оглянулась и увидела маленькую девочку, бегущую вверх к пролеску. Ребёнок не заметил Ольги за стволом крайней березы, на который та облокотилась Но их разделяла всего пара шагов. Заметив её, девочка вскрикнула, но узнав Ольгу быстро подошла к ней и поцеловала руку.

– Это ты, Анча? – спросила Ольга, узнав дочку слепой, – Куда направляешься?

Девочка молчала, гляда в лицо Ольги и вдруг с еле заметной кроткой улыбкой добавила вполголоса, довольно уверенно и доверчиво:

– Иду в Крблин.

– Это далеко?

– За полем, где часовня.

– А почему топропишься?

– Чтобы не побили?

– Кто может тебя побить?

– Хозяева, если заметят…

– Ты же не воруешь? – спросила Ольга, подчеркивая последнее слово.

– Нет, конечно, не ворую! – оживлённо вскрикнул ребёнок, – Собираю клевер.

– Но клевер не ваш, если растет в чужом на поле, так что почти кража, Aнча, – и Ольга наклонилась к девочке, обхватила её головку руками и повернула детское личико к себе, – Не хорошо, воровать, Анча!

Взгляд ребёнка мгновенно стал тревожным. И та быстро отвела взгляд от лица Ольги, уверенно кивнув:

– Я не ворую. Просто у меня живёт кролик. Его надо кормить.

– А почему не нарвать травы на лугу или попросить у любой хозяйки в селе клевера для кролика? Никто не откажет!

– Ой, нет! Ещё схлопочу от них. И никто не должен знать, что у меня кролик, а то заберут!

– И где же ты его прячешь?

– Под кроватью.

– Где же вы ночуете? Далеко?

– Да нет! Там за рощей в Хломку. Всё там же в хлеву.

Часовня на вершине холма указывала на рощу и поля. Деревеньку можно было объехать примерно за четверть часа. Ольга, на мгновение поколебавшись, взглянула на часы и сказала:

– Покажи мне дорогу к вам, и я завтра пришлю вам корм для кролика.

Девочка повернулась и пошла быстрым шагом впереди Ольги.. На краю леса в нескольких минутах езды от деревни стояла неопрятная, небеленая хатка, из трубы которой вился синеватый дым.

– У пастухов вариться ужин, – пояснила Анча, – У них сегодня картофельная похлёбка, днём дымилось.

– С ними живёте?

– Да, нет! Им другой святой помогает, не то, что нам…

– А у вас что сегодня на ужин?

– Мы не готовим, у нас плита сломана. Ещё со Сретения.

– Почему не попросите старосту починить?

– У него всё времени нет, а у нас и топить нечем. Когда появляется картошка, просто кладём её в горшок к пастухам.

– А не мёрзнете?

– Ну да! Но сейчас не так… Раньше в нашем сарайчике пастухи козу держали, – ответила девочка, указывая на деревянный флигель, приколоченный к хатке.

Они подошли ближе и вошли в подклети.

Голые стены, маленькое окошко с единственной рваной занавеской, вытоптанный глиняный пол, в углу слегка проваленая плита, на ней на кирпичах два горшка, миска и жестяная ложка. Постель устлана соломой, маленький столик с ветхим стульчиком – всё это не ускользнуло от первого же взгляда Ольги. Над постелью на стенном крючке висели залатанные обноски, на постели почти совсем не осталось соломы, так как она разлетелась повсюду. Постель покрывало ветхое одеяло до того грязное, что цвета не разобрать было невозможно.

На постели сидела полуслепая женщина, обхватив руками колени:

– С кем ты, Анча? – повернулась она к двери.

– Помоги Вам Господи, Холинова!

– Христе Боже! Милостивая барышня! – вскрикнула слепая, спешно опуская ноги и тяжело ступая перевязанной ногой, поплелась прямо к Ольге поцеловать руку.

– Не вставайте, милая, лежите! – отвечала та, направляясь к постели, – Что с Вашей ногой?

– Да всё то же, милостивая барышня… Милостивый пан доктор, – она кивнула на столик, на котором стояли две склянки, – Приносил мне лекарство, вроде немного сняло боль, даже чуть ступаю на ногу, никому и не опишешь… Что бы мы делали без пана доктора. Как он нам жизнь спасает, милостивая барышня!