Иван Крылов - Том 3. Басни, стихотворения, письма

   В каком-то доме был Скворец,
     Плохой певец;
   Зато уж филосо́ф презнатный,
   И свел с Котенком дружбу он.
  Котенок был уж котик преизрядный,
   Но тих и вежлив, и смирен.
Вот как-то был в столе Котенок обделен.
    Бедняжку голод мучит:
Задумчив бродит он, скучаючи постом;
   Поводит ласково хвостом
    И жалобно мяучит.
   А филосо́ф Котенка учит —
И говорит ему. «Мой друг, ты очень прост,
   Что терпишь добровольно пост;
А в клетке над носом твоим висит щегленок:
   Я вижу ты прямой Котенок».
  «Но совесть…» — «Как ты мало знаешь свет!
   Поверь, что это сущий бред,
  И слабых душ одни лишь предрассудки,
А для больших умов — пустые только шутки!
    На свете кто силен,
    Тот делать всё волен.
Вот доказательства тебе и вот примеры».
  Тут, выведя их на свои манеры,
Он философию всю вычерпал до дна.
Котенку натощак понравилась она:
   Он вытащил и съел щегленка.
  Разлакомил кусок такой Котенка,
Хотя им голода он утолить не мог.
   Однако же второй урок.
    С большим успехом слушал
И говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум!
   Наставил ты меня на ум».
И, клетку разломав, учителя он скушал.

    Дворовый, верный пес
      Барбос,
Который барскую усердно службу нес,
  Увидел старую свою знакомку,
   Жужу, кудрявую болонку,
На мягкой пуховой подушке, на окне.
  К ней ластяся, как будто бы к родне,
   Он, с умиленья чуть не плачет,
     И под окном
    Визжит, вертит хвостом
      И скачет.
   «Ну, что́, Жужутка, ка́к живешь,
С тех пор, как господа тебя в хоромы взяли?
Ведь, помнишь: на дворе мы часто голодали.
   Какую службу ты несешь?»
«На счастье грех роптать», Жужутка отвечает:
  «Мой господин во мне души не чает;
   Живу в довольстве и добре,
   И ем, и пью на серебре;
Резвлюся с барином; а ежели устану,
Валяюсь по коврам и мягкому дивану.
  Ты как живешь?» — «Я», отвечал Барбос,
Хвост плетью опустя и свой повеся нос:
  «Живу попрежнему: терплю и холод,
      И голод,
  И, сберегаючи хозяйский дом,
Здесь под забором сплю и мокну под дождем;
   А если невпопад залаю,
   То и побои принимаю.
  Да чем же ты, Жужу, в случа́й попал,
   Бессилен бывши так и мал,
  Меж тем, как я из кожи рвусь напрасно?
  Чем служишь ты?» — «Чем служишь! Вот прекрасно!»
   С насмешкой отвечал Жужу:
   «На задних лапках я хожу».

   Как счастье многие находят
Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!

   Поймала кошка Соловья,
   В бедняжку когти запустила
И, ласково его сжимая, говорила:
   «Соловушка, душа моя!
Я слышу, что тебя везде за песни славят
  И с лучшими певцами рядом ставят.
   Мне говорит лиса-кума,
Что голос у тебя так звонок и чудесен,
   Что от твоих прелестных песен
  Все пастухи, пастушки — без ума.
   Хотела б очень я, сама,
     Тебя послушать.
Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;
Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать.
Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дам
И отпущу гулять по рощам и лесам.
В любви я к музыке тебе не уступаю
И часто, про себя мурлыча, засыпаю».
   Меж тем мой бедный Соловей
  Едва-едва дышал в когтях у ней.
   «Ну, что же?» продолжает Кошка:
   «Пропой, дружок, хотя немножко».
Но наш певец не пел, а только-что пищал.
   «Так этим-то леса ты восхищал!»
   С насмешкою она спросила:
   «Где ж эта чистота и сила,
  О коих все без-умолку твердят?
Мне скучен писк такой и от моих котят.
Нет, вижу, что в пенье́ ты вовсе не искусен:
   Всё без начала, без конца,
Посмотрим, на зубах каков-то будешь вкусен!»
   И съела бедного певца —
      До крошки.

Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?
   Худые песни Соловью
     В когтях у Кошки.

    От жалоб на судей,
  На сильных и на богачей
    Лев, вышед из терпенья,
Пустился сам свои осматривать владенья.
Он и́дет, а Мужик, расклавши огонек,
  Наудя рыб, изжарить их сбирался.
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
  Всяк, видя близкий свой конец, метался.
   На Мужика разинув зев,
«Кто ты? что делаешь?» спросил сердито Лев.
«Всесильный царь!» сказал Мужик, оторопев,
«Я старостою здесь над водяным народом;
А это старшины, все жители воды;
    Мы собрались сюды
  Поздравить здесь тебя с твоим приходом».—
«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»
«Великий государь! Здесь не житье им — рай.
  Богам о том мы только и молились,
  Чтоб дни твои бесценные продлились».
(А рыбы между тем на сковородке бились.)
«Да отчего же», Лев спросил: «скажи ты мне,
Они хвостами так и головами машут?» —
«О, мудрый царь!» Мужик ответствовал: «оне
  От радости, тебя увидя, пляшут».
Тут, старосту лизнув Лев милостливо в грудь,
Еще изволя раз на пляску их взглянуть,
   Отправился в дальнейший путь.

   Есть люди: будь лишь им приятель.
То первый ты у них и гений, и писатель,
    Зато уже другой,
    Как хочешь сладко пой,
Не только, чтоб от них похвал себе дождаться,
В нем красоты они и чувствовать боятся.
Хоть, может быть, я тем немного досажу,
Но вместо басни быль на это им скажу.

    Во храме проповедник
(Он в красноречии Платона * 12 Платон (1737–1812) — известный своим красноречием проповедник, московский митрополит. В автографе ПД 56 басня озаглавлена «Проповедник». был наследник)
Прихожан поучал на добрые дела.
Речь сладкая, как мед, из уст его текла.
В ней правда чистая, казалось, без искусства,
    Как цепью золотой,
Возъемля к небесам все помыслы и чувства,
Сей обличала мир, исполненный тщетой.
   Душ пастырь кончил поученье:
Но всяк ему еще внимал и, до небес
   Восхи́щенный, в сердечном умиленье
  Не чувствовал своих текущих слез.
Когда ж из божьего миряне вышли дому,
    «Какой приятный дар!»
Из слушателей тут сказал один другому:
    «Какая сладость, жар!
Как сильно он влечет к добру сердца народа!
А у тебя, сосед, знать, черствая природа,
  Что на тебе слезинки не видать?
Иль ты не понимал?» — «Ну, как не понимать!
   Да плакать мне какая стать:
   Ведь я не здешнего прихода».

   Когда не хочешь быть смешон,
Держися звания, в котором ты рожден.
  Простолюдин со знатью не роднися;
   И если карлой сотворен,
   То в великаны не тянися,
   А помни свой ты чаще рост.