Николай Лейкин - В гостях у турок

— Ну, молчу, молчу. Садись, сказалъ Николай Ивановичъ, поставилъ пустой стаканъ на столикъ и сталъ закуривать папироску.

— Брр… еще разъ содрогнулась плечами Глафира Семеновна, сѣла, взяла апельсинъ и стала очищать его отъ кожи. — Хоть апельсиномъ заѣсть, что-ли, прибавила она и продолжала:- И я тебѣ больше скажу. Ты вотъ упрекаешь меня, что я заграницей, въ ресторанахъ ничего не ѣмъ, кромѣ бульона и бифштекса… А когда мы къ туркамъ пріѣдемъ, то я и бифштекса съ бульономъ ѣсть не буду.

— То есть какъ это? Отчего? удивился Николай Ивановичъ.

— Очень просто. Отъ того, что турки магометане, лошадей ѣдятъ и могутъ мнѣ бифштексъ изъ лошадинаго мяса изжарить, да и бульонъ у нихъ можетъ быть изъ лошадятины.

— Фю-фю! Вотъ тебѣ и здравствуй! Такъ чѣмъ-же ты будешь въ турецкой землѣ питаться? Вѣдь ужъ у турокъ ветчины не найдешь. Она имъ прямо по ихъ вѣрѣ запрещена.

— Вегетаріанкой сдѣлаюсь. Буду ѣсть макароны, овощи — горошекъ, бобы, картофель. Хлѣбомъ съ чаемъ буду питаться.

— Да что ты, матушка! проговорилъ Николай Ивановичъ. — Вѣдь мы въ Константинополѣ остановимся въ какой-нибудь европейской гостинницѣ. Петръ Петровичъ былъ въ Константинополѣ и разсказывалъ, что тамъ есть отличныя гостинницы, которыя французы держатъ.

— Гостинницы-то можетъ быть и держатъ французы, да повара-то турки… Нѣтъ, нѣтъ, я ужъ это такъ рѣшила.

— Да неужели ты лошадинаго мяса отъ бычьяго не отличишь!

— Однако, вѣдь его все-таки надо въ ротъ взять, пожевать… Тьфу! Нѣтъ, нѣтъ, это ужъ я такъ рѣшила и ты меня отъ этого не отговоришь, твердо сказала Глафира Семеновна.

— Ну, путешественница! Да изволь, я за тебя буду пробовать мясо, предложилъ Николай Ивановичъ.

— Ты? Да ты нарочно постараешься меня на кормить лошадятиной. Я тебя знаю. Ты озорникъ.

— Вотъ невѣроятная-то женщина! Чѣмъ-же это я доказалъ, что я озорникъ?

— Молчи, пожалуйста. Я тебя знаю вдоль и поперекъ.

Николай Ивановичъ развелъ руками и обидчиво поклонился женѣ.

— Изучены насквозь. Помню я, какъ вы въ Неаполѣ радовались, когда я за табльдотомъ съѣла по ошибкѣ муль — этихъ проклятыхъ улитокъ, принявъ ихъ за сморчки, кивнула ему жена. — Вы должны помнить, что со мной тогда было. Однако, сниму-ка я съ себя корсетъ да прилягу, прибавила она. — Кондуктору данъ гульденъ въ Вѣнѣ, чтобы никого съ намъ не пускалъ въ купэ, стало быть нечего мнѣ на вытяжкѣ-то быть.

— Да конечно-же сними этотъ свой хомутъ и всѣ подпруги, поддакнулъ Николай Ивановичъ. — Не передъ кѣмъ здѣсь кокетничать.

— Да вѣдь все думается, что не ворвался-бы кто-нибудь.

— Нѣтъ, нѣтъ. Ужъ ежели взялъ гульденъ, то никого не впуститъ. И наконецъ, до сихъ-же поръ онъ держалъ свое слово и никого не впустилъ къ намъ.

Глафира Семеновна разстегнула лифъ и сняла съ себя корсетъ, положивъ его подъ подушку. Но только что она улеглась на диванѣ, какъ дверь изъ корридора отворилась и показался въ купэ кондукторъ со щипцами.

— Ich habe die Ehre… произнесъ онъ привѣтствіе.- Ihre Fahrkarten, mein Herr…

Николай Ивановичъ взглянулъ на него и проговорилъ:

— Глаша! Да вѣдь кондукторъ-то новый! Не тотъ ужъ кондукторъ.

— Нови, нови… улыбнулся кондукторъ, простригая билеты.

— Говорите но русски? радостно спросилъ его Николай Ивановичъ.

— Мало, господине.

— Братъ славянинъ?

— Славяне, господине, поклонился кондукторъ и проговорилъ по нѣмецки:- Можетъ быть русскіе господа хотятъ, чтобы они одни были въ купэ?

Въ поясненіе своихъ словъ онъ показалъ супругамъ свои два пальца.

— Да, да… кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — Ихъ гебе… Глаша! Придется и этому дать, а то онъ пассажировъ въ наше купэ напуститъ. Тотъ кондукторъ, подлецъ, въ Буда-Пештѣ остался.

— Конечно-же, дай… Намъ ночь ночевать въ вагонѣ, послышалось отъ Глафиры Семеновны. — Но не давай сейчасъ, а потомъ, иначе и этотъ спрыгнетъ на какой-нибудь станціи и придется третьему давать.

— Я дамъ гульденъ!.. Ихъ гебе гульденъ, но потомъ… сказалъ Николай Ивановичъ.

— Нахеръ… Нахеръ…. прибавила Глафира Семеновна.

Кондукторъ, очевидно, не вѣрилъ, бормоталъ что-то по нѣмецки, по славянски, улыбался и держалъ руку пригоршней.

— Не вѣритъ. Ахъ, братъ-славянинъ! За кого-же ты насъ считаешь! А мы васъ еще освобождали! Ну, ладно, ладно. Вотъ тебѣ полъ-гульдена. А остальные потомъ, въ Бѣлградѣ… Мы въ Бѣлградъ теперь ѣдемъ, говорилъ ему Николай Ивановичъ, досталъ изъ кошелька мелочь и подалъ ему.

Кондукторъ подбросилъ на ладонѣ мелочь и развелъ руками.

— Мало, господине… Молимъ една гульденъ, произнесъ онъ.

— Да дай ты ему гульденъ! Пусть провалится. Должны-же мы на ночь покой себѣ имѣть! крикнула Глафира Семеновна мужу.

Николай Ивановичъ сгребъ съ ладони кондуктора мелочь, подалъ ему гульденъ и сказалъ:

— На, подавись братушка…

Кондукторъ поклонился и, запирая дверь въ купэ, проговорилъ:

— Съ Богомъ, господине.

Стучитъ, гремитъ поѣздъ, проносясь по венгерскимъ степямъ. Изрѣдка мелькаютъ деревеньки, напоминающія наши малороссійскія, съ мазанками изъ глины, окрашенными въ бѣлый цвѣтъ, но безъ соломенныхъ крышъ, а непремѣнно съ черепичной крышей. Еще рѣже попадаются усадьбы — непремѣнно съ маленькимъ жилымъ домомъ и громадными, многочисленными хозяйственными постройками. Глафира Семеновна лежитъ на диванѣ и силится заснутъ. Николай Ивановичъ, вооружившись книжкой «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій», изучаетъ турецкій языкъ. Онъ бормочетъ:

— Здравствуйте — селямъ алейкюмъ, благодарю васъ — шюкюръ, это дорого — пахалы дыръ, что стоитъ — не дэеръ, принеси — гетиръ, прощайте — Аллахъ ысмарладыкъ… Языкъ сломать можно. Гдѣ тутъ такія слова запомнить! говоритъ онъ, вскидываетъ глаза въ потолокъ и твердитъ: «Аллахъ ысмарладыкъ… „Аллаха-то запомнишь, а ужъ „ысмарладыхъ“ этотъ — никогда. „Ысмарладыхъ, ысмарладыхъ“… Ну, дальше… заглядываетъ онъ въ книжку. — „Поставь самоваръ“. Глафира Семеменовна! восклицаетъ онъ. — Въ Турціи-то про самоваръ знаютъ, значитъ, намъ уже съ чаемъ мучиться не придется.

Глафира Семеновна приподнялась на локти и поспѣшно спросила:.

— А какъ самоваръ по турецки?

— Поставь самоваръ — „сую кайнатъ“, стало быть самоваръ — „кайнатъ“.

— Это дѣйствительно надо запомнить хорошенько. «Кайнатъ, кайнатъ, кайнатъ„…три раза произнесла Глафира Семеновна и опять прилегла на подушку.

— Но есть слова и легкія, продолжалъ Николай Ивановичъ, глядя въ книгу. — Вотъ, напримѣръ, табакъ — „тютюнъ“. Тютюномъ и у насъ называютъ. Багажъ — „уруба“, деньги — „пара“, деревня — „кей“, гостинница — „ханъ“, лошадь — „атъ“, извозчикъ — „арабаджи“… Вотъ эти слова самыя нужныя и ихъ надо какъ можно скорѣе выучить. Давай пѣть, предложилъ онъ женѣ…