Николай Лейкин - В гостях у турок

— Совсѣмъ ничего подозрительнаго ѣсть не буду.

— Да вѣдь все можетъ быть подозрительно.

— Ну, ужъ это мое дѣло.

Со станціи Сцабатка стали попадаться славянскія названія станцій: Тополія, Вербацъ.

На станціи Вербацъ Николай Ивановичъ сказалъ женѣ:

— Глаша! Теперь ты можешь ѣхать безъ опаски. Мы пріѣхали въ славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерскіе цыгане… Давеча была станція Тополія, а теперь Вербацъ… Тополія отъ тополь, Вербацъ отъ вербы происходитъ. Стало быть, ужъ и ѣда и питье славянскія.

— Нѣтъ, нѣтъ, не надуешь. Вонъ черномазыя рожи стоятъ.

— Рожи тутъ не причемъ. Вѣдь и у насъ русскихъ могутъ такія рожи попасться, что съ ребенкомъ родимчикъ сдѣлается. Позволь, позволь… Да вотъ даже попъ стоитъ и въ такой-же точно рясѣ, какъ у насъ, указалъ Николай Ивановичъ.

— Гдѣ попъ? быстро спросила Глафира Семеновна, смотря въ окно.

— Да вотъ… Въ черной рясѣ съ широкими рукавами и въ черной камилавкѣ…

— И въ самомъ дѣлѣ попъ. Только онъ больше на французскаго адвоката смахиваетъ.

— У французскаго адвоката долженъ быть бѣлый язычекъ подъ бородой, на груди, да и камилавка не такая.

— Да и тутъ не такая, какъ у нашихъ священниковъ. Наверху края дна закруглены и наконецъ черная, а не фіолетовая. Нѣтъ, это долженъ быть венгерскій адвокатъ.

— Священникъ, священникъ… Неужели ты не видала ихъ на картинкахъ въ такихъ камилавкахъ? Да вонъ у него и наперсный крестъ на груди. Смотри, смотри, провожаетъ кого-то и цѣлуется, какъ наши попы цѣлуются — со щеки на щеку.

— Ну, если наперсный крестъ на груди, такъ твоя правда: попъ.

— Попъ, славянскія названія станцій, такъ чего-жъ тебѣ еще? Стало быть, мы изъ венгерской земли выѣхали. Да вонъ и бѣлокурая дѣвочка въ ноздрѣ ковыряетъ. Совсѣмъ славянка. Славянскій типъ.

— А не говорилъ-ли ты давеча, что бѣлокурая дѣвочка можетъ уродиться не въ мать, не въ отца, а въ проѣзжаго молодца? напомнила мужу Глафира Семеновна.

Поѣздъ въ это время отходилъ отъ станціи. Глафира Семеновна достала съ веревочной полки корзинку съ провизіей, открыла ее и стала дѣлать себѣ бутербродъ съ ветчиной.

— Своей-то ѣды поѣшь, въ настоящемъ мѣстѣ купленной, такъ куда лучше, сказала она и принялась кушать.

Дѣйствительно, поѣздъ ужъ мчался по полямъ, такъ называемой, Старой Сербіи. Черезъ полчаса кондукторъ заглянулъ въ купэ и объявилъ, что сейчасъ будетъ станція Нейзацъ.

— Нови Садъ… прибавилъ онъ тутъ-же и славянское названіе.

— Глаша! Слышишь, это ужъ совсѣмъ славянское названіе! обратился Николай Ивановичъ къ женѣ. — Славянска земля? спросилъ онъ кондуктора.

— Словенска, словенска, кивнулъ тотъ, наклонился къ Николаю Ивановичу и сталъ объяснять ему по нѣмецки, что когда-то это все принадлежало Сербіи, а теперь принадлежитъ Венгріи. Николай Ивановичъ слушалъ и ничего не понималъ/

— Чортъ знаетъ, что онъ бормочетъ! пожалъ плечами Николай Ивановичъ и воскликнулъ:- Братъ славянинъ! Да чего ты по нѣмецки-то бормочешь! Говори по русски! Тьфу ты! Говори по своему, по славянски! Такъ намъ свободнѣе разговаривать.

Кондукторъ понялъ и заговорилъ по сербски. Николай Ивановичъ слушалъ его рѣчь и все равно ничего не понималъ.

— Не понимаю, братъ-славянинъ… развелъ онъ руками. — Слова какъ-будто-бы и наши русскія, а ничего не понимаю. Ну, уходи! Уходи! махнулъ онъ рукой. — Спасибо. Мерси…

— Съ Богомъ, господине! поклонился кондукторъ и закрылъ дверь купэ.

Вотъ и станція Новый Садъ. На станціонномъ зданіи написано названіе станціи на трехъ языкахъ: по венгерски — Уй-Видекъ, по нѣмецки — Нейзацъ и по сербски: Нови Садъ. Глафира Семеновна тотчасъ-же замѣтила венгерскую надпись и сказала мужу:

— Что ты меня надуваешь! Вѣдь все еще по венгерской землѣ мы ѣдемъ. Вонъ названіе-то станціи какъ: Уй-Видекъ… Вѣдь это-же по венгерски.

— Позволь… А кондукторъ-то какъ-же? Вѣдь и онъ тебѣ сказалъ, что это ужъ славянская земля, возразилъ Николай Ивановичъ.

— Вретъ твой кондукторъ.

— Какой-же ему расчетъ врать? И наконецъ, ты сама видишь надпись: «Нови Садъ».

— Ты посмотри на лица, что на станціи стоятъ. Одинъ другого черномазѣе. Батюшки! Да тутъ одинъ какой-то венгерецъ даже въ бѣлой юбкѣ.

— Гдѣ въ юбкѣ? Это не въ юбкѣ… Впрочемъ, одинъ-то какой-нибудь можетъ быть и затесался. А что до черномазія, то вѣдь и сербы черномазые.

По корридору вагона ходилъ мальчикъ съ двумя кофейниками и чашками на подносѣ и предлагалъ кофе желающимъ.

— Хочешь кофейку? предложилъ Николай Ивановичъ супругѣ.

— Ни Боже мой, покачала та головой. — Я сказала тебѣ, что пока мы на венгерской землѣ, крошки въ ротъ ни съ одной станціи не возьму.

— Да вѣдь пила-же ты кофе въ Буда-Пештѣ. Такой-же венгерскій городъ.

— Въ Буда-Пештѣ! Въ Буда-Пештѣ великолѣпный вѣнскій ресторанъ, лакеи во фракахъ, съ капулемъ. И развѣ въ Буда-Пештѣ были вотъ такіе черномазые въ юбкахъ или въ овчинныхъ нагольныхъ салопахъ?..

Поѣздъ помчался. Справа начались то тамъ, то сямъ возвышенности. Мѣстность становилась гористая. Вотъ и опять станція.

— Петервердейнъ! кричитъ кондукторъ.

— Петроверединъ! Изволите видѣть, опять совсѣмъ славянскій городъ, указываетъ Николай Ивановичъ женѣ на надиись на станціонномъ домѣ.

Глафира Семеновна лежитъ съ закрытыми глазами и говоритъ:

— Не буди ты меня. Дай ты мнѣ засвѣтло выспаться, чтобы я могла ночь не спать и быть на караулѣ. Ты посмотри, какія подозрительныя рожи повсюду. Долго-ли до грѣха? Съ нами много денегъ. У меня брилліанты съ собой.

— По Италіи ѣздили, такъ и не такія подозрительныя рожи намъ по дорогѣ попадались, даже можно сказать настоящія бандиты попадались, однако, ничего не случилось. Богъ миловалъ.

А поѣздъ ужъ снова бѣжалъ далеко отъ станціи. Холсы разростались въ изрядныя горы. Вдругъ поѣздъ влетѣлъ въ тунель и все стемнѣло.

— Ай! взвизгнула Глафира Семеновна. — Николай Иваннчъ! Гдѣ ты? Зажигай скорѣй спички, зажигай…

— Тунель это, тунель… успокойся, кричалъ Николай Ивановичъ, искалъ спички, но спичекъ не находилось. — Глаша! У тебя спички? Гдѣ ты? Давай руку!

Онъ искалъ руками жену, но не находить ее въ купэ.

Вскорѣ, однако, показался просвѣтъ и поѣздъ выѣхалъ изъ тунеля. Глафиры Семеновны не было въ купэ. Дверь въ корридоръ вагона была отворена. Онъ бросился въ корридоръ и увидалъ жену сидѣвшую въ среднемъ купэ между двумя нѣмцами въ дорожныхъ мягкихъ шапочкахъ. На груди она держала свой шагреневый баульчикъ съ деньгами и брилліантами и говорила мужу:

— Убѣжала вотъ съ нимъ. Я боюсь въ потьмахъ. Отчего ты спичекъ не зажигалъ? Вотъ эти мосье сейчасъ-же зажгли спички. Но я споткнулась на нихъ и упала. Они ужъ подняли меня, прибавила она, вставая. — Надо извиниться. — Пардоне, мосье, Ее же вузе деранже… произнесла она по французски.