Николай Лейкин - В гостях у турок

— Charmé, сказалъ флигель-адьютантъ и, протянувъ Николаю Ивановичу руку, пригласилъ его съ женой пройти въ слѣдующую комнату. И все это на чистѣйшемъ французскомъ языкѣ и даже съ парижскимъ акцентомъ. А затѣмъ прибавилъ:- Публики сегодня немного и вы можете помѣститься у окна, какъ вамъ будетъ удобно.

Комната, куда вошли супруги, была большая въ нѣсколько оконъ и, очевидно, въ другое время имѣла назначеніе для какихъ нибудь засѣданій, ибо посрединѣ ея стоялъ большой длинный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. У двухъ отворенныхъ оконъ сидѣли уже мужчины и нарядно одѣтыя молодыя дамы. Трое мужчинъ были одѣты во фраки и бѣлые галстухи и между ними супруги увидали и англичанина, который ѣхалъ съ ними вмѣстѣ въ вагонѣ. Николай Ивановичъ съ особеннымъ удовольствіемъ бросился къ нему и ужъ, какъ старому знакомому, протянулъ руку, спрашивая его по-французски о его здоровьѣ.

— Wery well… I thank you… отвѣчалъ англичанинъ по-англійски и отошелъ къ своимъ дамамъ.

Проводникъ Нюренбергъ приготовилъ стулья около свободнаго открытаго окна, усадилъ супруговъ и шепнулъ Николаю Ивановичу:

— Дайте мнѣ еще два серебряннаго меджидіе… Здѣсь нужно дать бакшишъ направо и налѣво, а вамъ чтобы ужъ не безпокоиться.

— Да нѣтъ у меня больше серебряныхъ денегъ. Все вамъ отдалъ, отвѣчалъ тотъ.

— Дайте золотаго… Я размѣняю у знакомаго сторожей. Дайте русскаго золотой, я его размѣняю и потомъ представлю вамъ самаго аккуратнаго счетъ.

Николай Ивановичъ далъ.

— Потомъ не забудьте расписаться въ книгѣ… продолжалъ Нюренбергъ. — Вонъ на столѣ большаго книга лежитъ. Здѣсь всѣ именитаго люди пишутъ своего фамилій и откуда они.

— А по-русски можно?

— На какомъ хотите языкѣ. Въ книгѣ есть и бухарскаго, и японскаго, и китайскаго подпись. Имя, фамилій и городъ…

Нюренбергъ исчезъ. Николай Ивановичъ тотчасъ-же отправился къ лежащей на столѣ книгѣ, испещренной подписями, и расписался въ ней: «Потомственный Почетный Гражданинъ и Кавалеръ Николай Ивановичъ Ивановъ съ супругой Глафирой Семеновной изъ С.-Петербурга». Перелистовавъ ее, онъ, дѣйствительно, увидѣлъ, что она была покрыта подписями на всѣхъ языкахъ. Латинскій алфавитъ чередовался съ строчками восточныхъ алфавитовъ.

— Припечаталъ… шепнулъ онъ торжественно женѣ, вернувшись съ окну. — И тебя подмахнулъ. Теперь наша подпись и въ Константинополѣ у султана, и въ Римѣ у папы въ Ватиканѣ, и на Везувіи, и на Монбланѣ, и въ Парижѣ на Эйфелевой башнѣ, и…

— Ну, довольно, довольно… Смотри въ окно… Вонъ ужъ пескомъ посыпаютъ, стало быть скоро поѣдетъ султанъ, — перебила его Глафира Семеновна.

Дѣйствительно, на площадку, передъ рѣшетчатой желѣзной оградой мечети, пріѣхали двухколесныя арбы съ краснымъ пескомъ и рабочіе въ курткахъ и фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Нѣсколько полицейскихъ заптіевъ, одѣтыхъ въ мундиры съ иголочки, торопили ихъ, крича на своемъ гортанномъ нарѣчіи, махали руками и, какъ только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчасъ-же угоняли ее прочь. Пропустили нѣсколько арбъ въ ограду мечети, и тамъ началась посыпка пескомъ. Около супруговъ опять появился Нюренбергъ и шепнулъ:

— Я забылъ сказать… Если при васъ есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите въ него. Здѣсь этого дѣлать нельзя… Падишахъ не любитъ и запретилъ.

— Да при насъ и бинокля-то нѣтъ, — отвѣчала Глафира Семеновна

— Но я къ тому, что всѣ именитаго иностранцы пріѣзжаютъ сюда съ бинокль, и мы предупреждаемъ всегда, чтобы въ бинокль не смотрѣли. Золотаго вашего размѣнялъ и даю бакшишъ направо, бакшишъ налѣво… «Вотъ, говорю, отъ его превосходительства господина русскаго генерала». Всѣ благодарны до горла, прибавилъ Нюренбергъ.

— Ахъ, зачѣмъ вы это, Афанасій Ивановичъ! проговорила испуганно Глафира Семеновна. — Ну, какіе мы генералы! Послѣ всего этого еще можетъ выйти какая-нибудь исторія. Пожалуйста не называйте насъ генералами.

— Ничего, ничего… Такъ лучше. Я опытнаго человѣкъ и знаю, что въ этого слова есть большаго эффектъ.

Супруги Ивановы смотрѣли въ окно и любовались красивою бѣлою, какъ-бы ажурною мечетью, вырисовывающеюся на голубомъ ясномъ небѣ. Въ оградѣ ея бродили и стояли группами генералы и высшіе сановники въ ожиданіи пріѣзда падишаха. Съѣздъ еще продолжался. Къ воротамъ ограды то и дѣло подъѣзжали роскошные экипажи и изъ нихъ выходили старики военные, въ залитыхъ золотомъ или серебромъ мундирахъ. Подъѣзжало и подходило духовенство въ халатахъ и бѣлыхъ чалмахъ съ прослойкой изъ зеленой матеріи и, войдя въ ворота ограды, слѣдовало въ мечеть, направляясь къ правому крыльцу ея. Мечеть имѣла два крыльца или иначе двѣ лѣстницы въ десять двѣнадцать бѣлыхъ ступеней, ведущихъ со входу. По правой лѣстницѣ взбиралось духовенство, и ступени ея были ни чѣмъ не покрыты, тогда какъ лѣвая лѣстница, предназначавшаяся для султана, была сплошь застлана ковромъ, и прислуга мечети со щетками и метелками въ рукахъ тщательно чистила коверъ, ползая на колѣняхъ.

Пріѣхали два большихъ фургона, запряженные каждый парой великолѣпныхъ лошадей, и прослѣдовали въ ограду, а затѣмъ къ лѣвому крыльцу мечети.

— Дворцовые ковры отъ султана привезли, чтобы застлать имъ мѣсто падишаха въ мечети, шепнулъ супругамъ Нюренбергъ. — Всякій разъ изъ дворца привозятъ. Нашъ падишахъ не любитъ не на своего собственнаго ковровъ молиться.

Дѣйствительно, придворные служители, сопровождавшіе фургоны, начали вытаскивать изъ нихъ свертки ковровъ и проносить въ мечеть.

— И въ мечеть Ая-Софія ихъ всегда возятъ изъ дворца, когда падишахъ тамъ бываетъ. Тамъ есть своего собственнаго дорогіе ковры, котораго стоютъ можетъ быть каждаго пять, шесть, десять тысячъ, но султанъ молится только на своего ковры, прибавилъ Нюренбергъ шопотомъ.

Къ воротамъ ограды прискакали всадники мальчики въ офицерскихъ мундирахъ. Ихъ было мальчиковъ пять-шесть, возрастомъ отъ тринадцати до пятнадцати лѣтъ. Они тотчасъ же спѣшились, передавъ лошадей конюхамъ и вошли въ ограду.

— Дѣти султана, должно быть? спросила Глафира Семеновна у Нюренберга.

— Тутъ только одинъ сынъ султана, а другіе — дѣти отъ разнаго наши и шамбеленъ.

Къ мальчикамъ тотчасъ-же подошли старики военные и размѣстили ихъ въ двѣ шеренги у входа.

Но вотъ къ воротамъ ограды, спѣша и волнуясь, подошла толпа халатниковъ въ бѣлыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой. Ихъ было человѣкъ до ста. Лица ихъ были красны и потны. Остановившись у воротъ, они утирались рукавами халатовъ. Очевидно, они шли издалека.

— Духовенство? спросилъ Николай Ивановичъ, привыкшій уже ихъ отличать по зеленой вставкѣ въ бѣлыхъ чалмахъ.