Николай Кузьмин - Соседи

Из редакторского кабинета Сиротинский вернулся довольный, но такой запаренный, будто только что свалил тяжелейшую работу.

— На, радуйся! — Он бросил Андрею уже изрядно помятые гранки. — Теперь молись, чтоб не вылетела из полосы.

Андрей растроганно вытер глаза.

— Спасибо, Яков Ильич.

— Ладно, ладно, — оборвал его Сиротинский. — Ты вот лучше пойди да пошарь в папках. Или у Чекашкина спроси. Может, письма какие поступили. Твой охламон сегодня… того, так ты смотри не подведи его. Подготовь кое-что, сдай на машинку. И иди, иди, не болтайся тут! У меня еще весь номер впереди.

Редакционный день продолжался.

Андрей дожидался вечера, когда вторая полоса, на которой шла его статья, будет сверстана и он сможет посмотреть оттиск. Ждать до завтрашнего дня, когда выйдет свежий номер, у него не хватало терпения. Андрей пошел в типографию. У него было полное право потребовать оттиск — как автор одного из основных материалов номера, он обязан был прочитать его в полосе.

В типографии в эти вечерние часы был самый разгар работы. От линотипов, громоздких мудрых машин, несло жаром кипящего в их утробах металла. Пальцы линотиписток порхали над клавиатурой, набирая присланный из редакции текст. Девушки, сверяясь со страницей, лишь трогали клавиши с буквами, все остальное делала машина. Время от времени раздавался мелодичный звон: это очередная отлитая строка, еще горячая, соскальзывала в накопитель. Столбцы остывавшего набора поднимались наверх, там рабочие накатывали на них краску и делали оттиски на длинных лентах бумаги. Это — гранки.

Дальнейшая судьба набора была такова: по макету Сиротинского его распределяли на подставке, похожей на кухонный противень, вставляли туда клише и заголовки, затем крепко стискивали со всех сторон зажимами — получалась полоса, образ будущей газетной страницы. Потом эти полосы поступят к стереотиперам, к печатникам, с них снимут матрицы, отольют полусферические тяжелые болванки, которые и насадят на барабан печатной машины, но это будет уже под утро, когда готовый номер газеты дежурный редактор подпишет в свет, — пока же с газетной полосы делается первый оттиск.

Порфирьич, прекрасно понимая состояние Андрея, торжественно преподнес ему тиснутую вне очереди вторую полосу. Там на три колонки сверху донизу, стояком, была заверстана статья «За спиной ведущих».

— Заголовочек-то! — Порфирьич хвастливо щелкнул по полосе. — Рубленым кеглем, сам набирал. Угости-ка папиросочкой.

— Спасибо, Порфирьич. Только я не курю.

— Тьфу ты, все время забываю! Ну ладно, читай. Как негде? А вот в корректорской.

Андрею хотелось побыть одному, наедине со своей статьей, и он обрадовался, что в корректорской никого не оказалось. Взглянув на часы, он увидел, что корректор и подчитчица придут самое малое через час. Времени больше чем достаточно.

Он удобно устроился за обшарпанным столом, разложил клейкую от краски полосу и, не боясь запачкаться, принялся читать. Это было труднопередаваемое чувство — видеть и читать набранный на типографской машине собственный материал. Он был вроде бы и твой, но в то же время и не твой. Андрей узнавал строки, которые дались ему трудней всего, узнавал места, которые приходилось переписывать не раз и не два. Теперь все это выглядело одинаковыми ровными столбцами, теперь оно уже не зависело от тебя. И ты только смотришь со стороны, читаешь, узнаешь и не можешь избавиться от приятного чувства, что все это родилось в твоей голове, что твои руки писали это, зачеркивали, рвали и снова писали. Теперь уж все это позади. Молодец Сиротинский, молодец Порфирьич!

Звякнул телефон. Андрей, очнувшись от чтения, взял трубку. Далекий женский голос принялся отчитывать его: они там поумирали, что ли? Не дозвонишься ни по одному телефону! Пусть примут телефонограмму — завтра свет отключается с десяти утра.

— Кто принял? — спросил сердитый женский голос.

— Чернявин, — ответил Андрей. В трубке щелкнуло. Андрей ничего не понимал. Как так — отключается свет! Почему? Может быть, это чрезвычайное происшествие? Он взял прочитанную полосу и отправился искать Порфирьича.

— Так это обычное дело, — успокоил его выпускающий. — Зачем нам завтра свет? Среда, номер не верстается. Они каждую среду отключают.

Порфирьич забрал полосу.

— Ничего не нашел?

— Да вроде все в порядке.

— Понесу Сиротинскому, — сказал Порфирьич.

Андрею не хотелось уходить, он с удовольствием провел бы в типографии всю ночь. Но это выглядело бы смешным. Он и без того ведет себя как мальчишка. Андрей вышел на улицу. Хорошо бы сейчас кого-нибудь встретить. В минуты удачи человек всегда добр и щедр.

«Где же сейчас может торчать Нечитайло?» — соображал он, неторопливо направляясь по улице.

Соблазнительные запахи из кухни напоминали о необыкновенном дне. Вчера Андрей не удержался и поделился с хозяйкой радостью, — сегодня спозаранку тетя Луша принялась хлопотать. «А что, если пригласить кого-нибудь? Сиротинского, Мишку. Сегодня среда, день более или менее свободный. Виктору позвонить… Принято!» Андрей вскочил с постели. Сегодняшний номер газеты уже, конечно, вышел. Там на второй полосе трехколонный стояк. По дороге в редакцию его можно просмотреть в газетной витрине возле конторы связи. Отличный день! Андрей наспех оделся и вылетел из дома, крикнув тете Луше, что скоро вернется.

Было еще слишком рано. Спешили куда-то редкие прохожие. Над осенним парком, насквозь продутым стылым ветром, кружилось воронье. За озябшими деревьями занимался восход. Андрей шагал стремительно.

Газетная витрина стояла на самом бойком месте. По дороге на работу люди останавливались, быстро пробегали глазами наиболее интересные материалы и спешили дальше. Андрей знал, что обычно читается только четвертая полоса, где печатались телеграммы ТАСС из-за границы. Но сегодня… Представив толпившихся у витрины, у второй полосы, людей, Андрей даже похолодел от волнения. Нет, что ни говори, а статья получилась зубастая!

Торопился Андрей напрасно. Газетный киоск еще был закрыт, на витрине еле держался на трех гвоздиках отсыревший вчерашний номер. Вздрагивая от озноба, Андрей машинально просмотрел его. Знакомая картина — серость, ни одного интересного материала. Прав, тысячу раз прав Сиротинский. Ну что люди найдут в этом вот номере? Сплошная сухота, жвачка.

Он прошел по тротуару, взглянул на часы. Обычно газету вывешивала глухая, закутанная в несколько шалей старуха. Где же ее носит? Народ уже поспешал на работу. Андрей отошел в сторонку. Вместе с ним открытия киоска ждали трое или четверо. Он подумал, что, вывеси старуха газету вовремя, сейчас бы ее читали не только они, но и еще кто-нибудь. Спит где-нибудь старая. Проспала.