Борис Зайцев - Первый год

Степной читал громко, смело, но с очень бедными и фальшивыми интонациями. Логических ударений он вовсе не чувствовал, а шел только за ритмом стиха. Короткие сильные жесты, совершенная свобода, с которой Алексей держался на сцене, мало помогли ему.

Когда он кончил читать, зрители вознаградили его дружными аплодисментами и криками «бис». Но это были аплодисменты и крики для поднятия духа, соболезнующие овации, какими провожают иногда в клубах сбившихся с толку молодых исполнителей, как бы говоря: «Не горюй, брат! Всяко случается…»

Степной спрыгнул с подмостков прямо в зал и вышел за дверь. Он долго бродил по гулким пустым коридорам.

«…Что эти кретины понимают в стихах! — негодовал юноша. — Тоже мне «ценители»! И на кой черт я полез туда? Перед Любкой хотел пофасонить… А играет она классически! Вообще замечательная девчонка…»

Издали доносились звуки радиолы, веселые голоса и смех.

«Танцуют. — Степной презрительно скривил губы. — Обывательщина, буржуазные предрассудки… Интересно, с кем она?»

Алексей пошел к залу. На повороте коридора ему встретилась Галя с большой кожаной сумкой в руках. Через плечо девочки была переброшена широкая повязка «Почта».

— Леша! — крикнула Минская. — А я тебя ищу.

— Иди ты… — сквозь зубы процедил Алексей.

— И совсем неумно! — Галя обиженно вскинула голову и, перегоняя Степного, быстро пошла назад. — С тобой, как с человеком, говорят, а ты ругаешься. Пожалеешь потом.

— Как бы ты не пожалела.

— Мне-то не о чем жалеть, а вот ты пожалеешь. Видишь, сколько писем? — Она показала толстую кипу бумажек. — Это все тебе. Только ты их теперь не получишь.

— Не получу-у? — Алексей зловеще улыбнулся. — Сейчас посмотрим…

Он хотел схватить Галю за руку, но девочка побежала и скрылась в толпе. Степной выругался.

С еще более мрачным видом, чем прежде, вошел он в самую гущу веселых друзей, увы, чуждых ему. Кругом стояли, ходили, танцевали, целыми классами пели песни или вели общий шумный разговор. И Люба Поярцева была где-то с ними.

«Только я одинок. А кто виноват в этом? — вдруг ослепительно ясно, как молния в ночном небе, сверкнул в сознании юноши вопрос. — «Ты сам создаешь себе одиночество». Черт возьми, а ведь он прав. Но что делать?»

Неожиданно перед глазами Степного промелькнула Люба в паре с Виктором Петровичем. И девушка и учитель приветливо улыбнулись ему. И всякий раз, когда Люба в танце поворачивалась к Алексею, она смотрела на него синими смеющимися глазами. Эти короткие взгляды волновали его, он ждал их, ловил, терял и снова ловил. У Степного задергались губы, и улыбка, тусклая, неполная улыбка, как солнце сквозь тучи, проглянула на его лице.

Танец кончился. Виктор Петрович подвел девушку к Алексею.

— Ну, молодежь, теперь вы танцуйте: сегодня ваш бал. Это что еще? — Заметив какой-то непорядок, учитель отошел прочь.

В присутствии Поярцевой Степной всегда чувствовал неловкость. Он злился на себя за это, но ничего не мог поделать и не знал, о чем говорить. Девушка с лукавой улыбкой поглядывала на своего молчаливого партнера и вдруг рассмеялась.

— Ну, чего ты, — говорила она сквозь смех, — чего ты такой бука? — Люба забавно надула губы, нахмурила лоб. — Вот такой! — И снова рассмеялась.

Алексей хотел обидеться, но девушка схватила его за руку, и они выбежали в коридор. Когда шумная толпа осталась позади, Люба остановилась. Разгоряченная бегом, светлая и радостная, она была необыкновенно хороша в эту минуту. Матовый блеск освещенных с улицы морозных стекол падал на ее лицо, волшебные узоры трепетали в складках ее тонкого платья, и юноше казалось, что перед ним стоит красавица, пришедшая к нему из какой-то чудесной сказки, что она зовет его в эту сказку и он не может не пойти за ней.

— Тебе скучно со мной? — спросила Поярцева.

— Нет, нет, Люба! Что ты! — горячо возразил Алексей. — Как раз наоборот. Сегодня ты такая…

— Какая?

— Ну, хорошая… сказочная! Вот.

Они помолчали.

— И ты хороший, — чуть слышно прошептала девушка.

— Люба! — Степной хотел взять руку Поярцевой и не решился.

После бала Виктора Петровича провожал домой весь класс.

Погода стояла морозная, ветреная. От чистого снега, еще не успевшего покрыться угольной пылью, было светло как днем.

Ученики оставались в том радостном возбуждении, которое они вынесли с вечера: пели песни, болтали веселые глупости и смеялись над ними до слез. Потом незаметно перешли к обсуждению концерта школьной самодеятельности.

— Люба сегодня всех затмила! — кричал Володя Светлов.

Товарищи с ним согласились, а Поярцева, зардевшись, быстро взглянула на Алексея: что думает он? Но Степной с мрачным и беспокойным видом смотрел куда-то в сторону. Гордый и самолюбивый, он болезненно переживал свой провал и, чувствуя, что ребята скажут и о его выступлении, бледнел в ожидании откровенного их приговора.

— А у Алеши, скажете, плохие стихи? — пробасил Сережа Федотов. — Читал он, правда, того… немножко…

— Плохо читал! — договорил за него Степной, сверкнув глазами. — Знаю сам.

Виктор Петрович примирительно заметил:

— Дело поправимое! Просто Алексею поработать нужно над художественным чтением, и все. Где-то была у меня хорошая книжка по этому вопросу…

Когда школьники остановились возле дома учителя, попрощались и двинулись обратно, Степной задержался у ворот.

— Виктор Петрович, — проговорил он, — дайте мне ту книгу.

«Пришел все-таки. Пришел!..» — возбужденно повторял учитель, после того как Алексей получил книгу и побежал догонять товарищей.

— Помягчел, что и говорить! — улыбалась Митревна, готовя ужин. — А то ишь расшумелся! Бедовый какой!

— Извините. Я сейчас. — Логов принес из своей комнаты бутылку вина, консервы, пирожное. — Должны же мы встретить Новый год! А Степной в самом деле помягчел. Это вы, Лукерья Дмитриевна, помогли… Знаете, о чем я сейчас подумал: что, если вы к нам в школу работать пойдете? А?

Митревна даже попятилась, услышав такие слова.

— Батюшки! Что же я там делать-то буду?!

— Гардеробщицей будете работать. Понимаете, у нас есть гардеробщица, но грубая очень и ребят не любит. По-моему, ее уволить хотят. Поговорить с директором?

— Вы и заправду меня в школу сватаете?

— Ну конечно! А почему бы вам не перейти в школу? Ребят вы любите, умеете по-своему воспитывать их, а это главное. Вот и будете нам помогать.

— Ваша правда. Своих ребят потеряла, так хоть с вашими душу отведу.

— Прекрасно! С Новым годом, Лукерья Дмитриевна, с новым счастьем!

Невесело начался для Логова новый год: половина его класса не успевала по математике.

«Как легко меня обмануть! — досадовал и на себя и на Ивана Кузьмича Виктор Петрович. — Ведь я восхищался его уроками, да и теперь восхищаюсь, а оказывается, дрянь… Но почему дрянь? Потому что ребята плохо знают? А может быть, они в самом деле стали лениться? Так и в других классах та же история».