Борис Зайцев - Первый год

— Сережа, покажите мне все ваши контрольные работы по математике за восьмой класс, — неожиданно для ученика сказал Виктор Петрович.

— А у меня их нет.

— Где же они?

— Они… они… Я не знаю.

— Как не знаете? Отдали кому-нибудь из ребят?

— Нет. Иван Кузьмич говорил, чтоб мы… в общем никому не говорили.

— Ну, если он этого требовал, вы, конечно, должны молчать.

Хотя Логову очень хотелось узнать немедленно, что же такое запретил говорить своим ученикам Иван Кузьмич, он из педагогического такта и солидарности поддерживал его требование. Однако Виктор Петрович сразу почувствовал, что за этим его требованием кроется что-то нехорошее.

Раздался звонок. Сережа, опрокинув по дороге стул, побежал отворять и скоро вернулся с Володей Светловым.

— Виктор Петрович, здравствуйте! — закричал мальчик еще из передней.

— Здравствуйте, Володя.

— Виктор Петрович, я его видел сейчас! Он в шахте прячется!

— Ничего не пойму. Кто прячется в шахте?

— Лешка! Следы на снегу!

— Погодите, погодите! Спокойней и все по порядку.

Но говорить спокойней Светлов не умел. Он по-прежнему размахивал руками, прыгал на месте и звонким, возбужденным голосом продолжал:

— Я на Первый Шурф поехал с горы покататься! А он тоже на лыжах и какую-то корзину за собой тащит, чтоб следы замести! А мне сверху все видно — далеко-о! Я его сразу заметил — и вниз! Ух, и мчался! Жутко! Только не догнал. Он к речке спустился и пропал куда-то! Я по следу пошел! Смотрю: старая штольня! И след кончился! Точно! В шахту полез! Я за ним хотел, да там темно, жутко! А фонарик не взял! Так я к Сереже, чтоб вместе! Вот!

Учитель спросил у Сережи, может ли он достать еще одну пару лыж. Лыжи нашлись у соседей. Захватив карманный фонарь, бельевую веревку и саперную лопатку, все трое отправились в путь. Светлов бежал впереди, то и дело оглядываясь и выкрикивая: «Тут километра полтора!», «За речкой!», «Вот его след!» За Володей, не отставая ни на шаг, шел Виктор Петрович. Сережа сразу отстал. Ноги его не слушались, лыжи наезжали одна на другую. Тогда он взвалил лыжи на плечи и, утопая по колено в снегу, пустился бегом. Скоро они были на левом крутом берегу реки, у старой штольни.

— Вот что, ребята, — сказал учитель, — дальше я пойду один.

— Ви-иктор Петро-ович! — чуть не плача, проговорил Светлов. — Почему вы нас не берете?

— Нельзя, ребята, нельзя! Опасно. Ждите меня здесь. Сережа, давайте фонарь и лопату.

Штольня полого спускалась, и через несколько шагов в ней стало совершенно темно. Запахло погребом. Освещая фонарем дорогу, Виктор Петрович осторожно ступал по мерзлой земле. Скоро он заметил впереди какой-то предмет. Оказалось, что это сани, а чуть подальше валялись лыжи.

«Значит, еще не ушел. И что здесь можно делать?» — удивлялся Логов.

Кое-где попадались остатки подгнившей крепи. Кровля осела и местами обрушилась, так что двигаться приходилось чуть ли не ползком. Метров через десять учитель вовсе вынужден был остановиться: штольню наглухо закупорил обвал. Но слева открылся новый ход, вероятно в один из боковых штреков. Виктор Петрович направил туда луч фонаря и вдруг увидел Степного. Ученик неподвижно сидел на перевернутой круглой корзине, уткнувшись в поджатые колени лицом.

— Алеша! Что ты здесь делаешь? — с тревогой спросил учитель.

Степной медленно поднял голову.

— Пещеру мою засыпало, — сказал он, ничуть не удивившись появлению Виктора Петровича.

— Пещеру?

— Да. У меня здесь пещера была.

— Ну и черт с ней, с пещерой! Хорошо, что ты жив и здоров! Когда это случилось?

— Осенью, наверно, во время дождей. Я давно здесь не был.

— И незачем ходить сюда.

— А чем топить? Я тут уголь брал в одном месте. Дома холод собачий. Хоть ложись да подыхай.

— К нам переходи! — с искренним участием предложил Светлов.

Теперь и Виктор Петрович ничуть не удивился внезапному появлению Володи, как Степной не удивился его появлению: оба они были настолько встревожены создавшимся положением, что не могли думать ни о чем другом.

— Правда, переходи! — еще решительнее повторил Светлов. — У нас три комнаты! Хватит на всех!

— Спасибо. Только иждивенцем я быть не хочу.

— Каким иждивенцем? У нас лишняя площадь! Мама говорила, что нужно уступить, у кого нет. Не на пока, а насовсем! Понял? Это ж самоуплотнение! Хочешь, у Виктора Петровича спроси!

Алексей ничего не спрашивал и не отвечал.

— Да, так можно. Прекрасно! Володя, какой же ты молодец! — взволнованно сказал учитель. — Я сам с твоей мамой поговорю. Ну вот, Алеша, ты и распрощаешься со своим проклятым Первым Шурфом. И пещера твоя рухнула. Это символично, если хочешь знать! Идемте, ребята, наверх, туда, где свет, где солнце!

— «Да здравствует солнце! Да скроется тьма!» — радостно подхватил Светлов.

Возвращаясь вечером с Первого Шурфа, Виктор Петрович завернул к Поярцевым. На его звонок вышел Любин отец, такой же румяный, веселый и улыбающийся, каким учитель запомнил его с первого знакомства.

— А, Виктор Петрович! Здравствуйте! Очень и очень рад! — весело говорил Валентин Иванович, увлекая Логова в комнату и снимая с него пальто. — Я сам, я сам повешу! Проходите сюда. Садитесь, пожалуйста! А меня извините. Я сейчас.

Виктор Петрович сел на диван и осмотрел комнату. Веселая неразбериха новоселья в доме Поярцевых, как видно, давно прошла. Вся мебель теперь заняла свое место. Пианино переместилось из одного угла в другой, где оно, вероятно, лучше звучало. Зеркальный шифоньер вовсе исчез. Вместо него появился большой приемник на специальной тумбочке. Приемник был включен. Слышалась тихая оркестровая музыка.

Вернулся Валентин Иванович, переодетый в костюм (прежде он был в пижаме).

— Я всегда заставляю себя ждать, — проговорил он извиняющимся тоном и тотчас улыбнулся, — хотя сам больше всего не люблю ждать. Поверите ли, не хватает терпения! Любавушка попросила меня подписаться на собрание сочинений Нексе. Пошел я. Мне обещали. Но когда я узнал, что издание будет выходить четыре года, я испугался и убежал. — И Валентин Иванович рассмеялся так, что затряслись его полные щеки, плечи и вся его круглая маленькая фигура. Он поднес к глазам платок и, несколько успокоившись, продолжал: — Я лучше потом у букинистов куплю все сразу. Да, но я снова заставляю себя ждать. Вы пришли по делу, вам не до шуток.

— Почему же? — возразил Виктор Петрович, вдоволь насмеявшись вместе с хозяином. — Мой отец любит говорить: «Сутки без шутки что ночь без месяца: с тоски да скуки можно повеситься».

— Очень и очень справедливые слова! — весело подхватил Валентин Иванович. — Я сам такой, что без шутки часа не проживу. Шутка человека из беды выручает. Вот я с больными работаю. Нередко встречаются очень тяжелые пациенты и, главное, морально слабые, потерявшие веру и в себя и в людей. Так я их шуткой лечу. И — верите ли — помогает! Коллеги улыбаются: доктор Поярцев, дескать, новый метод лечения изобрел — смехотерапию. Ну, вам-то, конечно, хорошо известно, какое большое значение для выздоравливания имеет моральное состояние больного. Верно говорят, что в здоровом теле здоровый дух. Но так же верно, если не больше, что человек, здоровый духом, будет здоров и телом. Вообще одно неотделимо от другого.