Борис Зайцев - Первый год

Наконец Логов решительно встал из-за стола и зашагал по комнате. Светлана тоже как будто очнулась, ушла в зал, и оттуда послышались звуки песни:

— Кто это? Кто эту музыку написал? — взволнованно спрашивал Виктор Петрович, когда Светлана кончила петь.

— Это я твои стихи на музыку переложила, — отвечала девушка. — Ничего?

— Прекрасно! Я и не думал, что мои стихи можно петь. Я тебе другие сейчас прочту — лучше. Ты поиграй пока…

Девушка импровизировала. Логов бесшумно ходил по ковру за ее спиной. Потом он резко остановился и под звуки рояля прочитал:

Светлана с улыбкой оглянулась на Виктора Петровича и попросила повторить стихи. Она попробовала нащупать мелодию, но не успела этого сделать: нужно было идти на работу.

Проводив Светлану до самой двери детской консультации и условившись пойти с нею вечером в театр, Виктор Петрович поехал домой.

Отец уже вернулся с работы и сам отворил сыну дверь.

— Ну, покажись, покажись, какой ты стал! — говорил Петр Сергеевич, с ног до головы оглядывая сына и хлопая его по плечу. — А ить недурной казак! Только эта твоя бинокля, что там ни гутарь, совсем не к месту. — Хотя Виктор Петрович носил очки уже пять лет, отец никак не мог к ним привыкнуть. — Ежели, к примеру, тебя на доброго коня посадить да саблю в руки, что ты делать будешь: контру по башке рубать чи биноклю свою поддерживать? А? Ну, ладно уж, давай целоваться.

Вошли в комнату. Стол в кухне оставался накрытым.

— Сидай-ка тут, сынок, — указал Петр Сергеевич на стул рядом с собой. — Э, старуха, твои наперстки никуда не годятся. Где это мои черепки?

Мать подала две большие стопки.

— О, то другой табак. И квас твой пить мы не будем. Казакам горилку давай! Ну, сынок, с приездом!

Зная, как не любит отец, когда отказываются выпить с ним, Виктор Петрович с трудом одолел вместительную стопку водки и постарался не морщиться.

— О, то добро! — похвалил Петр Сергеевич. — Заправдашный казак! Ну, теперя закуси да рассказывай, как живешь, как с пострелами воюешь. Да, гляди, без утайки! Все знать хочу, как есть!

И Виктор Петрович стал рассказывать о незнакомом родителям шахтерском городке, о школе, о своей работе, обо всех радостях и печалях, какие пережил он за последние полгода.

Мать только вздыхала. Отец нетерпеливо покашливал и курил одну цигарку за другой. История Степного особенно заинтересовала Петра Сергеевича. Несколько раз он перебивал сына вопросами и, когда выслушал все, сказал:

— Да, я кулаков шашкой да винтовкой учил, а ты, значит, ихних детей на нашу сторону перетягиваешь. Правильную линию держишь, сынок!

К началу занятий Виктор Петрович вернулся в Н., и жизнь учителя сразу вошла в прежнее, уже привычное для него русло. Он все так же рано вставал, готовился к урокам, большую часть дня проводил в школе и поздно вечером возвращался домой. Спать ложился в начале двенадцатого, ставя будильник на пять часов утра.

…Утром Виктору Петровичу показалось, что звонок раздался сейчас же после того, как он сомкнул глаза. Но это обманчивое чувство было ему знакомо и нисколько не удивило его.

Учитель встал, включил свет и начал делать зарядку. Потом он умылся под краном, подошел к столу и заметил, что пепельница, которую он вчера наполнил окурками, была пуста; что рамка с фотографией Светланы, чернильница и настольная лампа обтерты сырой тряпкой; что в графин налита свежая вода.

«Славный вы человек, Лукерья Дмитриевна! — подумал учитель. — Не знаю, как и благодарить вас. Ну, что этот подарок? Пустяк!»

Виктор Петрович положил на видное место приготовленный для соседки сверток и углубился в работу. Во-первых, он решил закончить вводную часть к методической разработке по литературе, начатую вчера. Едва поспевая за мыслями, его перо быстро забегало по бумаге; на столе появились груды книг, журналов, конспектов, школьная программа и папка с вырезками из газет.

Дописав страницу, Логов любовался ею, хотя она имела весьма неряшливый вид: в одних местах строчки были сплошные, в других прерывались (не сразу находит автор нужные слова); кое-где пробелы, оставленные для цитат, занимали третью часть или даже половину страницы; нередко над зачеркнутой строкой лепился новый вариант или вставка, написанные настолько мелко, что трудно разобрать.

Так выглядела левая сторона тетради; правая — оставалась пока свободной: сюда будет перенесен уже обработанный текст.

Через два часа Виктор Петрович вчерне закончил введение.

— Итак, моя девочка, — говорил он, обращаясь к фотографии Светланы. — начало есть! Вот послушай.

И Логов перечитывал вслух только что написанные страницы.

— Каково? — спрашивал он. — Вот здесь, говоришь, нужно исправить? И здесь? Согласен. А в общем как? Ничего?

Светлана улыбалась.

— Так, с методразработкой пока все. Чем же мы дальше займемся? Советуешь проверить диктант?

Учитель снова склонился над столом. Толстая кипа тетрадей с правой стороны начала быстро уменьшаться, а с левой стороны расти.

Через три часа и эта работа была закончена.

— Светик, слышишь? Ни одной тройки на весь класс! — радовался Виктор Петрович. — Даже Приходько и Храмов получили четверки! А ведь они сидели по одному, ни у кого не могли списать. И диктант, я бы сказал, нелегкий.

Митревна тем временем стирала в кухне белье. Порой она со вздохом разгибала усталую спину, прислушивалась к звукам в комнате учителя и думала:

«Что-то мой соседушка бурчит. С милкой, видать, разговаривает. Эх, родимый! И помиловаться-то бедному некогда! Должно, женится скоро. А чего ж ему не жениться: зарабатывает хорошо, человек он сурьезный и девку, видать, подходящую нашел. Стало быть, скоро приедет… Ну, а чего ж это он закусывать-то не идет?»

Женщина вытерла мыльные руки о фартук и, подойдя к двери, постучала.

— Витя, я вам покушать принесу. На голодный-то желудок разве работа?

— Спасибо, Лукерья Дмитриевна! Я сейчас сам приду, — отозвался Логов.

Вскоре он сидел в передней за столом, а Митревна подавала ему завтрак.

— Какой же вы неслухьяный! Беда! — добродушно ворчала женщина. — Встаете ни свет ни заря, делов столько делаете, а кушать никак. Хоть малость нужно себя берегти.

— А к чему себя беречь? — говорил Виктор Петрович, поспешно глотая отлично сваренный кофе. — По-моему, жизнь нужно прожить так, чтобы все свои силы израсходовать без остатка, чтобы людям наибольшую пользу принести.