Сергей Болдырев - Путь на Индигирку

И вдруг, когда все уже столпились на откосе берега в ожидании взрыва, на той стороне Индигирки показалась темная фигурка спешившего к реке на лыжах человека. За плечами у него виднелся ствол ружья, весь он был чем-то увешен. Он съехал по мокрому снегу и раскатился по льду, покрытому водой.

— Охотник! — воскликнул Кирющенко. — Откуда его нелегкая?..

Человек быстро заскользил по льду прямо навстречу торчавшим из скважин палкам, на которых невидимо тлели запальные шнуры. Концы их, согласно просьбе Кирющенко, были оставлены длинными, и всем нам стало ясно, что охотник добежит до палок в тот момент, когда заряды начнут рваться один за другим и крошить лед.

— Стой! Стой! — закричал Луконин и взмахнул рукой. — Ку-да-а?!. — Заорал он и неожиданно для нас бросился к реке и, отчаянно разбрызгивая воду, побежал по льду навстречу охотнику. — Стой!.. Стой!.. — кричал он, на бегу взмахивая руками.

Охотник было остановился, но почти тотчас, видимо, не понимая, в чем дело, двинулся дальше. Луконин подбежал к нему у первой, дальней, вешки со взрывчаткой, с разбега налетел на него и повалил на лед. Неподалеку от барахтавшихся на льду темных фигурок высоко вверх взметнулся фонтан воды, перемешанной с кувыркающимися и отблескивающими на неярком солнце раннего утра кусками льда, и только вслед за тем дрогнула земля под ногами и донесся оглушающий грохот взрыва. Тотчас взметнулся фонтан воды у следующей скважины, потом у следующей и взрывы стали приближаться к берегу, на время закрыв от нас дымом и ледяным крошевом лежавших на льду людей. Река пришла в движение, разбитый лед некоторое время словно в раздумье покачивался на растревоженной взрывами воде и стал медленно сплывать вниз по течению. На одной из льдин все еще чернели фигурки лежащих людей. Из устья протоки вырвался катер и, выперев из воды форштевнем белоснежный бурун пены, помчался к ним. На баке катера стояли два матроса, один багром отпихивал льдины, другой держал наготове спасательные круги. Люди на льдине медленно поднялись и стояли на своем ненадежном покачивающемся под их тяжестью плотике, широко расставив ноги и держась за плечи друг друга.

— Вот вам Луконин!.. — сказал Кирющенко и оглядел нас ликующим взглядом. Лицо его заалело, и мне показалось, в глазах остро блеснули искорки слез.

Катер со спасенными развернулся и устремился к барже, времени терять было нельзя, после взрывов лед сверху мог двинуться сплошной массой и смять и баржу и катер. На баке баржи стояли матросы с буксиром в руках. Стальной канат подали на катер, едва тот подошел к барже. Вода за кормой катера забурлила. Некоторое время казалось, что огромная баржа стоит на месте, но вот она едва приметно подалась вперед и послушно двинулась за крохотным по сравнению с ней суденышком в сторону протоки; перед ее высоким форштевнем чуть-чуть взбугрилась вода.

По бортам баржи всплывали кругляки городков, на которых она простояла всю зиму.

— Пошла! — воскликнул Стариков. — Пошла, ребята!..

Он, как ребенок, громко засмеялся и неумело, перед своим лицом, захлопал в ладошки, видно, редко приходилось ему выражать таким образом свои чувства. И все стоявшие подле него и так же, как и он, не привыкшие к сентиментальности люди, тоже зааплодировали. Мы двинулись по берегу, сопровождая вползавшую в протоку неповоротливую громадину. Нам не пришлось ускорять шага, баржа двигалась совсем медленно, но с каждым мгновением все более и более отдаляясь от опасного главного русла.

Я шагал позади всех, и странное, тревожное и волнующее чувство охватывало меня. Как же я мог до сих пор не понимать, что история со спасением пятисоттонной баржи вовсе не какое-то исключительное происшествие, о котором только и можно писать, как о происшествии. Нет! Это не случайное событие, это настоящая наша жизнь. Все, что здесь в тайге, далеко от обжитых мест, делают люди — ведь это же подвиг. Недавно я обошел тогда еще стоявшие на городках в протоке суда и понял, как много было сделано. Конечно, все это свершалось на моих глазах, но вот так, разом увидеть отремонтированные машины, механизмы, покрашенные корпуса судов — не приходилось. «Когда успели? — в удивлении спрашивал я в тот день себя, направляясь в редакцию. — Откуда у людей столько сил? Громадные баржи и пароходы по нескольку сот тонн весом одними ручными домкратами оторвали от льда, подняли на городки, отремонтировали. Работали в пургу, в пятидесятиградусные морозы, без доков и подъемных кранов… Дважды спасли эту баржу… Для горстки людей — титанический труд! Когда-то Кирющенко предупреждал меня о разлагающей силе полярной ночи. Да, были у нас и пьянство, и поножовщина. А все-^таки сделали! Как-то перемололось все то плохое — вот ведь чудо! Может быть, мы все сообща, незаметно, исподволь ломаем то, что прежде мешало людям жить?.. Это же подвиг многих людей. Только я не умею писать по-настоящему, сочиняю «заметки» с холодной душой. Но о подвиге и пиши, как о подвиге. А они, эти заметки, нужны своим чередом. Только научись же различить в каждой мелочи долю, пусть кроху подвига, и тогда все, что ты будешь писать, осветится священным огнем. Боже мой, как много понадобилось времени, чтобы открылись глаза и проснулась душа. Вот когда можно с чистой совестью сказать: работать, работать!..

Я не заметил, как баржа прошла самое мелкое место устья, через которое не могла перебраться осенью, и, только когда она совсем вошла в протоку, обратил внимание на увешанного гирляндой уток охотника на палубе катера рядом с Лукониным. Это был Данилов. Он стоял, держась за поручни, и улыбался нам. Катер подвел баржу к берегу и, сделав разворот, сам уткнулся носом в сырую землю. Данилов спрыгнул на берег, взрывники, беззлобно ругаясь и смеясь, окружили парня.

— Откуда я знал? — оправдывался тот. — Думал, люди меня встречают, охота был счастливый… — он протиснулся к следователю, который был здесь же и которого я прежде как-то не рассмотрел в группе людей на берегу Индигирки перед началом взрывных работ.

— Это твой утка, — сказал Данилов, с трудом сняв с себя тяжелую связку уток с отблескивающими перламутровой зеленью и синевой шейками и ярко желтевшими на солнце плоскими клювами, попытался надеть ее на следователя.

Тот, смеясь, отстранил его и переспросил:

— Утка моя?

— Твой, твой… — Данилов радостно закивал, — бери, твой утка…

— Отдай их товарищу Луконину, пускай он поделит между взрывниками, — сказал следователь. — Он спас вместе с охотником и уток, пусть их и забирает.

— Ладна, — с готовностью согласился Данилов.— Как ты сказал, так и будет. — Он качнул связку птиц и с усилием перекинул через плечо Луконина.

— Поделите, ребята, — сказал Луконин и сбросил гирлянду уток с плеча на мягкую талую землю. — Охотника не забудьте, и товарищу, — он кивнул на следователя, — тоже чтобы утятины досталось…