Алексей Югов - На большой реке

И затем, уже без всякой шутки, добавила, взяв Нину за руку и глядя ей в глаза:

— Еще раз прости меня за все. Я уезжаю счастливая. Я все время жила лишь половиной души. Совесть меня мучила. А теперь... я за него спокойна!

И она еще раз поцеловала Нину.

Дементий Зверев, будучи приглашен в редакцию многотиражки, вышел оттуда, сам тому дивясь, обладателем громкого звания «редактор выездной газеты ГЭС». Он знал, едучи туда, зачем его вызывают, но заведомо решил отказаться: у него сейчас был самый разгар работы над романом, и конца-краю ей не виделось. А уж отдельные главы читаны были в одном московском издательстве, и как только закончена будет первая часть, сказали ему, так немедленно будет заключен договор. Его рабочий день начинался с пяти утра. И все-таки работа шла трудно. И, уходя из дому, Дементий Зверев успокоил жену:

— Нет, нет, Любаша, ты не беспокойся: не такой уж я слабовольный, уговорить себя не дам. Найдут человека и без меня. Хватит: пять лет спецкорствовал!

И вот он — редактор боевого, ежедневного, аврального листка с несколько громоздким названием: «Гидростроитель» на сооружении ГЭС и перекрытии Волги»!

«Влетит мне от Любаши!» — рассуждал он сам с собой, сидя в жестко-тряском «козлике» многотиражки и заранее готовя «защитительную речь». «Что я ей скажу? Ну, во-первых, она сама коммунистка. И обязана понимать, какой напряженный момент сейчас переживает строительство. Значит, можно и поступиться своим, личным... Затем, она же и техник-десятник на котловане, — видит, стало быть, сама, какая угроза нависла. Ну, а потом...» — да так и не успел до дому придумать ничего больше. У него сердце сжалось, когда Любаша, пока он разматывал шарф, молча и неподвижно смотрела на него, сдвинув брови. «Ну, пропал...» — подумал он, готовясь к длительным объяснениям с женой. Знал он, что ей и во сне снится его первая книга.

И вдруг...

— Ну, товарищ редактор, проголодался, поди? — произнесла она лукаво.

Он растерялся и обрадовался.

— Люба, — смущенно сказал он, — да откуда ты знаешь? Я ведь только что, вот-вот... И прямо к тебе...

Она подошла, положила ему руки на плечи и, глядя в глаза, покачала головой. У нее выступили слезы, но он уж знал, что это слезы растроганности и любви, а не укоризны.

— Мальчишка ты мой! — произнесла она, как-то по-матерински любуясь мужем. — Да неужели же я не знаю тебя!.. Да разве ты мог поступить иначе!..

Он крепко встряхнул ее, слегка отшатнул, как бы давая ей упасть, держа ее за плечи, а потом вновь притянул к себе и поцеловал.

За обедом Дементий Зверев говорил возбужденно:

— Ничего, Любань, ничего! Роман будет. Годом раньше, годом позже — не так уже существенно. Меня только одно сомнение иной раз грызет: вот уже год, как я ушел из областной газеты, не служу, не зарабатываю, послушался тебя: «Все силы соберем на одном!» — а роман...

Любаша не дала ему договорить и, явно подражая голосу мужа, сказала:

— Романы, дорогой товарищ, не пишутся — романы выращиваются.

Зверев оглянулся на нее и рассмеялся. Любаша, передразнив его, напомнила ему, что именно этими словами он дал отпор Купчикову, когда тот как-то спросил глумливо: «А скоро ли, товарищ писатель, мы будем иметь удовольствие читать ваш роман?»

— Ну? Забыл? Демушка мой, зверь ты мой чудесный! — проговорила она, охватывая сзади голову мужа.

— Так-то оно так, Любаша: романы выращиваются. Я и сейчас того же мнения, — сказал он и поцеловал ей руку. — Но ты представь себе: а если я еще три-четыре года буду писать роман? Заработка я ведь теперь не приношу в дом ни копейки. Вот уж больше года, как живем только на твои.

— Да пиши хоть еще десять лет! — перебила его Любаша. — Вот еще! Сама я тебе велела: бросай все — сосредоточься. И правильно: газетная работа совершенно тебя выматывала... Разве я не видела, как ты страдал: тебе для книги надо целый день пробыть вот с этим крановщиком, а газета срочно требует другого. Хотя бы, говорю, еще десять лет, лишь бы только настоящая книга была! Я понимаю: на мою тысячу да на твои три мы, конечно, куда роскошнее жили! Но теперь братаны мои подросли: сами зарабатывают немножко... А я тоже сейчас не учетчица котлована! — бодро сказала она. — Как-никак — техник-десятник! Проживем!.. Ну, фруктов не будет, а щи да каша будут!

В короткий срок Зверев сумел сделать листок любимцем большого котлована. Вновь и вновь пригождался его спецкоровский опыт. Листок расхватывали. Он был и трубою трудовой славы достойнейших, и зовом тревоги, и бичом нерадивых и лодырей. Одна из главных причин успеха зверевского листка была в том, что заметки в листке, едва не сплошь, писались самими экскаваторщиками, бульдозеристами, водителями самосвалов, бетоноукладчиками, арматурщиками, электромонтажниками, прорабами, бригадирами, десятниками.

Дементий же Зверев старался придать им предельно оттиснутую форму, заострял.

Теперь он, как в былые годы своего спецкорства, зачастую и заночевывал где-либо на котловане, на правом берегу.

Главный редактор многотиражки, внешне медлительный, чуточку одутловатый и как будто сердито-сонный, а на самом деле — буря и натиск, признанный мастер своего дела, Флеров был довольнехонек, что опять удалось залучить Зверева. Он выражал это шутливой ворчбой:

— Ты что ж, удалец, тираж моей газеты своим листком подрываешь, а? Ты смотри!.. Привозят на арматурный кипу нашей газеты, — тут же рассказывал он сотрудникам, — вот один сварщик подошел, а ни одного номерка не взял, другой... И вдруг спрашивает: «А зверевский листок что, сегодня не вышел?» Ишь ты, вырастил скорпиона за пазухой! — ворчал он, посмеиваясь.

Только что Зверев получил от него срочное задание по правому берегу: дать очерк «на подвал» — о людях «базы гидросилового оборудования». Если же сказать попросту, речь шла о грандиозных складах, где хранились в разобранном виде турбины и генераторы почти уже всех исполинских агрегатов созидаемой ГЭС.

По всему строительству прошел добрый слух, что начальник гидросиловой базы Лавренков и его помощница, комсомолка Инна Кареева не только добились подлинно научного «складирования» уникального оборудования, но и каким-то чудом увеличили вдвое складскую емкость. А это одно сберегло двадцать миллионов рублей, которые неминуемо и срочно намечалось затратить на постройку новых складов. Постройка же новых складов упиралась в ту почти непреодолимую трудность, что негде, буквально негде было изыскать в сплошь застроенной котловине Лощиногорска новую огромную площадь. Мало этого! И новую складскую площадь тоже пришлось бы рельсовыми путями и эстакадами связывать с внешней сборочной площадкой, где шла укрупненная сборка турбин и генераторов. И вот уж это-то необходимое требование никак было не выполнимо. Такой площадки в Лощиногорске не было. Все было застроено. Не на Богатыревой же горе вытесывать ее?