Николай Пороховник - Поездка в Новгород-Северский

От мыслей его отвлек шофер, который остановил машину, чтобы набрать воды. Слева от дороги стоял колодец с резным деревянным навесом на четырех столбах, а за ним, за огородами начинались дома деревни, таяли в темноте. Справа же вплотную над дорогой нависали сопки. Все вышли из машины, и Матвей Кузьмич тут же почувствовал милый сердцу медовый запах — цвела липа. Он перешел дорогу, сел на скамейку у колодца. Высоко в горах звонко перекликались лягушки, это оглушительное, восторженное кваканье, что неслось сверху, с темного поднебесья, заглушало все вокруг. А воздух был такой густой, упоительной свежести, что Матвею Кузьмичу никуда не хотелось дальше ехать. Но на дороге уже завели машину, заурчал мотор, набирая обороты, и казалось, что он заводит и его, вынуждает куда-то торопиться, двигаться, этот властелин времени — мотор.

Поздним вечером подъехали к гостинице. Все от дороги устали и потому попрощались тут же, у машины.

— Что вы наметили проверять, Матвей Кузьмич, — сказал Трофимов, — где побывать, все, наверно, обговорим завтра с утра. Мы, во всяком случае, еще хотели бы показать вам наш консервный завод. Хотя, видимо, вы бывали на таких заводах…

— Нет, — сказал Матвей Кузьмич, — не приходилось.

— Вот и прекрасно, — Трофимов пригладил бороду и усмехнулся, — после этого вам только в море сходить…

— Хорошо, завтра решим, — сказал Матвей Кузьмич, подумав о предстоящем разговоре с начальником отдела.

И как только он вошел в номер, то сразу же заказал Москву, чтобы не забыть. Затем лег в постель. Он до сих пор чувствовал сытость после этой, как ему сказали, тройной ухи. Давно он так не ел… Он вспомнил в этом своем полутемном гостиничном номере, как обычно его встречает мать, когда он приезжает домой, как смотрит, сожалеючи, на него, а потом каждый раз говорит одно и то же: «Чем только вы в Москве там кормитесь? Похудел-то как…» А он, радостный, оживленный от встречи с родителями, с домом, где все из года в год, казалось, не изменяется, трогал знакомые вещи или ходил по солнечному двору, сняв рубашку, очищенный от всего, что пристало за время разлуки, чуждое ему и ненужное, здесь по-настоящему становясь самим собой, раскрепощенным, как в детстве, тоже каждый раз отвечал ей с улыбкой одинаково: «Святым духом, мама!» — «Оно и видно», — говорила она и вытирала платочком радостную слезу, взволнованная встречей с сыном… Но было трудно и тяжело душе, когда отец, уже высохший, угловатый, с какой-то прозрачной кожей на щеках, вдруг словно проговаривался, когда они что-то работали вместе: «Не дождусь я, наверно, внука». И столько было затаенной горечи в его словах, что Матвей Кузьмич лишь молча сжимал то, что в этот момент было в его руках, и злее наваливался на работу — в ответ сказать он ничего не мог.

Воспоминания захватили его, он видел сейчас, лежа в кровати, свой дом, стариков своих и постепенно перестал ощущать себя в этой гостинице во Владивостоке, он был там, в родных местах, видел даже мельчайшие предметы, будь то гвоздь, торчащий над дверью сарая, который он в каждый свой приезд собирался вытащить, но, привыкая, забывал, или же трещина в оконном стекле веранды… Так он и уснул, радуясь тому, что скоро отпуск, он возьмет билет до Липецка, сядет в поезд…

Проснулся он от звонка телефона. Телефонистка не сухо, как в Москве, а как-то по-человечески просто сказала ему, что сейчас будет выполнен его заказ. Потом ему объявили, что разговор будет проходить по радио. За это время Матвей Кузьмич сосредоточился.

Начальник отдела был в хорошем расположении духа, и, когда Матвей Кузьмич сказал, что вот он здесь, а где комиссия, он не знает, тот даже пошутил:

— В Сибири, наверно, Матвей Кузьмич!.. Должна быть у вас через два дня.

— Так, а что мне делать?

— Ждите. Ждите и присматривайтесь, как они работают. Вы ведь, Матвей Кузьмич, никуда еще не ездили, поэтому посмотрите производство, это будет полезно для вас.

— Я уже был в Находке, сегодня планирую побывать на консервном заводе, — тут же сообщил он.

— Очень хорошо. На заводе посмотрите в первую очередь, как работают они с жалобами, как ведут их учет, в какой срок рассматривают. И, если удастся, проверьте выборочно несколько позиций, связанных с той жалобой, что у вас. Правда, насколько я помню, написали в газету не заводские рабочие, однако… Да, и проверьте, что ими сделано по последнему постановлению коллегии. Хорошо, что вы проверите это именно на заводе, то есть нам станет известно, как на практике отреагировало объединение на постановление коллегии министерства, понимаете? Вам теперь, Матвей Кузьмич, видимо, придется часто ездить, так что поуверенней там, пожестче… Они уже звонили сюда, правда, в другой отдел, но я в это время был там и, как говорится, прикрыл вас. Знаю я эти звонки… Конечно, начинать вам надо было не за тридевять земель, но если уж так получилось, не теряйте времени.

— Да работы-то я не боюсь, — сказал успокоенный Матвей Кузьмич.

— Знаю, знаю. Коль уж зашел разговор, так вам, конечно, известно, что Назаров уходит на пенсию. И, опережая события, скажу, что мы тут посоветовались, и, наверно, вы будете работать на его месте. Не возражаете?

— Нет…

— Меня назначали, как вы знаете, еще при Иване Филипповиче. И я запомнил изречение древних греков, которое он высказал тогда: «Хочешь проверить человека — дай ему власть». Но вас я хорошо знаю, все знают вашу честность, принципиальность. Вам бы уверенности побольше… Хотя это дело наживное. Ну, хорошо. Длинный получается у нас разговор. Работайте, всего доброго!

— До свидания, — ответил Матвей Кузьмич и облегченно вздохнул. До сих пор ему казалось, что он не имеет никакого права на все, что было с ним здесь.

Он позавтракал и в приподнятом настроении стал прохаживаться по номеру, ждать представителей объединения. Подошел к окну; море внизу было спокойное и большое, распахнутое во всю ширь. В легкой утренней дымке поднималось солнце, взлетало над морем, оставляя, как будто некая волшебная птица, свои блестящие перышки на волнах, которые, покачиваясь, переливались, ярко отсвечивали. Но Матвей Кузьмич, коротко взглянув в окно, тут же отвернулся, пошел в глубь номера, занятый своими мыслями о предстоящих действиях. Так ли уж важно было море это, солнце, небо, чистое, нежное? Что с того, что всходило солнце? Сейчас важным и главным было то, как он теперь встретит представителей объединения, как поведет себя и с ними, и потом, на заводе, ведь его повысили в должности, ведь он все-таки приехал сюда из министерства… В дверь постучали.

— Входите! — бодро разрешил он и повернулся к двери, чтобы серьезно встретить Трофимова и Наливайко.

Когда обменялись приветствиями, ему вдруг не понравилось, что Трофимов спокойно и неторопливо стал усаживаться в кресло, не дожидаясь, пока сядет он, Матвей Кузьмич.