Николай Пороховник - Поездка в Новгород-Северский

— Какие планы, Матвей Кузьмич? — спросил Наливайко, спросил, как обычно, на ходу, то поглядывая в окно, то в зеркало.

Матвей Кузьмич выдержал паузу, и Наливайко, что-то почувствовав, присел на стул.

— Значит, так, — начал Матвей Кузьмич, опершись рукой на письменный стол, — мы поедем сейчас на завод. Я там буду работать весь день, мне надо посмотреть материалы по жалобам, отчеты по соцсоревнованию, другие документы…

— Ясно, — спокойно сказал Трофимов.

— Что ж, — деловито произнес Матвей Кузьмич, — не будем терять времени.

Все эти два дня Трофимов и Наливайко подчеркивали, что он — важная птица, и вот теперь… Они уважительно пропустили его при входе в лифт, и он важно шагнул в кабину лифта; когда стали садиться в машину, то он не просто сел, а как-то стал усаживать себя на мягкое сиденье, не поздоровавшись с шофером, с которым ездил вчера в Находку. Но когда тот, человек одного с ним возраста, доброжелательно сказал ему: «Здравствуйте, Матвей Кузьмич», тогда он смутился, ответил шоферу и уже дорогой, вспоминая свое поведение в это утро, испытывал стыд и неловкость…

На заводе они в первую очередь познакомились с директором, который после разговора о Москве, о Владивостоке сам повел по заводу гостей. Но Матвей Кузьмич торопился сесть за работу, и потому осмотр был коротким, а затем ему выделили кабинет, стали приносить необходимые документы. Наливайко и Трофимов уехали в объединение. («Чтобы дела не скапливались»). Договорились, что пообедает он здесь, на заводе, а вечером они за ним заедут.

Оставшись один, Матвей Кузьмич разложил папки на столе, прицеливаясь, на какую первую из них наброситься. На листке перекидного календаря были какие-то записи; почерк у хозяина кабинета — начальника планового отдела, который сейчас где-то отдыхал, — был крупный, размашистый, как, наверно, у всякого энергичного человека. Под стеклом лежало на столе какое-то распоряжение, список заводских телефонов и фотография мальчика. Из карандашницы торчали остро заточенные карандаши. Порядок на столе понравился Матвею Кузьмичу, и он принялся за работу…

После обеда он пригласил к себе заместителя директора по кадрам. Это был сутуловатый и суетливый человек в стареньком, кое-где уже залоснившемся бостоновом костюме, с редкими седыми волосами, зачесанными набок, и темными печальными глазами. И Матвей Кузьмич, сильный, большой по сравнению с этим человеком, чувствуя неловкость, начал:

— Василий Тихонович, я здесь смотрю отчеты за первый квартал, и не сходится у меня один показатель. По вашей части.

— Какой это?

— Да вот, понимаете, суммировал я сведения о нарушениях трудовой дисциплины, которые дали ваши участки, цеха за первый квартал, и другая цифра получается, не та, что вы отправили в объединение.

— Да как так? — удивился замдиректора.

— Да вот я тоже удивляюсь, — сказал Матвей Кузьмич, — Может, вместе посчитаем?

Они начали считать, пересчитывать и оба удивлялись.

— Может, еще раз? — предлагал Матвей Кузьмич, видя, что этот сухонький человек покрылся испариной.

— Да что ж это такое! — торопливо говорил замдиректора и, зайдя за спину Матвея Кузьмича, через его плечо считал снова.

Но общий показатель нарушений трудовой дисциплины оставался неизменным и был явно занижен.

— Произошла ошибка, Матвей Кузьмич, — в конце концов сдался заместитель директора. — Явная опечатка… Это все машинистка.

— Но вы должны были проверить. Директор эти сведения подписал, а на этом, заводском экземпляре есть визы, в том числе и ваша.

— Каюсь, Матвей Кузьмич, проглядел. Ай, как нехорошо получилось, ах ты, — суетился взволнованный заместитель директора.

— Вы же на основании тех показателей, что дали в объединение, получили премию, — все-таки гнул свое Матвей Кузьмич. — Как теперь быть? А объединение дало эти сведения в Москву.

— Не велите казнить, Матвей Кузьмич, — взмолился заместитель директора. — Виноват, кругом виноват. Я на все готов, возвращу эту премию, но ведь рабочие не виноваты. Ах, как же я проглядел…

— Не виноваты, — согласился Матвей Кузьмич, сам еще не зная, что он будет делать. Так все было хорошо и вот…

Он отпустил этого человека, а сам задумался. Почему-то представил, как посмотрит в глаза Трофимову и Наливайко, которые старались для него, возили, угощали, если поднимет шум из-за этого. Но дело началось, и как быть?.. Сделать вид, что ничего не случилось? Нет. А может, и в самом деле — опечатка и никто не виноват?..

Он вышел из кабинета, прошелся по коридору, посмотрел стенгазету, на стенды разные и возвратился в кабинет через отдел, где сидели сейчас три девушки, а еще несколько столов пустовали. Он прошел мимо этих девушек, склонившихся над столами, занятых делом, прошел тихо, осторожно прикрыл за собой дверь. Он и сам не любил, когда в отделе было шумно.

Но как только он вошел в кабинет, девушки тотчас же, как по команде, подняли головы.

— Тихий какой-то он, — сказала та, что сидела у окна.

— Тихий-то он тихий, а как наш кадровик оттуда выскочил, видели? — сказала другая, постарше, с косой, округло уложенной поверх головы.

— Ну что вы, девочки, — вмешалась в разговор накрашенная толстушка, — должность у него такая. А вообще-то он мужчина ничего…

И они стали говорить о мужчинах.

А в это время кадровик спешил по коридору к директору. Он шел и вспоминал, все прокручивал в памяти, как однажды директор вызвал его и дружески, с улыбкой произнес:

— Василий Тихонович, дорогой, вот дали сводку, отчет наш, чтобы я подписал. И рука не поднимается. Что это у нас показатель один выпирает, а?

С замирающим сердцем, уже понимая, о чем идет речь, и чувствуя, что за этим последует, Василий Тихонович отвел взгляд в сторону, в окно, за которым косо шел белый снег, собрался с духом и невинно спросил:

— Какой, Алексей Силыч?

— Да по дисциплине, Василий Тихонович, по дисциплине.

— Ну-ка, ну-ка, — как будто заинтересовался Василий Тихонович и даже чуть ли не за кресло директора зашел, старательно глядя в отчет. — А что, в прошлом квартале… — хотел было спросить, но понял, что это будет уж очень наивно, и потому лишь руками развел, стоя рядом с ним.

— Что теперь руками разводить! — сказал директор и снизу, не вставая с кресла, в упор посмотрел на Василия Тихоновича.

Тот съежился; он знал этот взгляд, словно вытягивающий все изнутри, взгляд холодный, неумолимый, и знал, что за этим взглядом может последовать.

— Вы последний год работаете, и не только вам нужна хорошая пенсия, — вразрез с этим жестким взглядом доброжелательно сказал директор. — Премии всякие тоже входят в зачет, не так ли, дорогой Василь Тихонович?

Василий Тихонович переступил с ноги на ногу, сглотнул слюну и кивнул головой, стараясь это сделать достойно, не поспешно.