Николай Пороховник - Поездка в Новгород-Северский

— Счас! — торопливо выстрелил Фатеев, глядя куда-то в угол. — Счас я им отдам! — И быстро выскользнул из комнаты.

Иван поспешил за Фатеевым, выразительно взглянув на Сергея. Оба начинали понимать, что с Фатеевым случилось неладное.

Он жил этажом выше. Когда они вошли в его комнату, Фатеев уже сидел на корточках спиной к ним и рылся в своей тумбочке. Испуганно повернул голову, взглянул на них и снова уткнулся в тумбочку, разговаривая сам с собой.

— Тут нет и тут… — бормотал он. — Счас отда-ам… Вот!

Поднялся со связкой каких-то ключей, давно уж, видимо, никому не нужных, и торжествующе, радостно зазвенел ими. А затем уже спокойно, по-деловому произнес: — Счас пойду на стадион и ключи им отдам, а как же…

Тотчас нервно заходил по комнате, словно зверь в клетке:

— Я ни в чем не виноват! Они меня обвиняют, а я ни в чем…

И он стремительно вышел из комнаты. Они тоже поспешили за ним, теперь они просто не могли его оставить одного.

— Что случилось? — спросил остановившийся Подлипкин Володя, увидев, что они почти бегут за Фатеевым.

— У Крюка белая горячка! — сказал ему на ходу Иван.

— Что? — высунулся кто-то из комнаты в коридор.

— Да Крюк допился, — уже тому начал объяснять Подлипкин, но Климов свернул на лестничную клетку и не слышал дальнейшее.

Фатеев выскочил из общежития и повернул на стадион. Они догнали, подхватили его под мышки, и Климов мгновенно почувствовал, как руки Фатеева неестественно напряжены.

— Нет! — закричал тот и стал вырываться. Грудь его, как у воробья, часто билась под коричневой старой рубашкой и пиджаком.

Они пошли рядом, уговаривая его вернуться. Спустившись по лестнице в сквер, Фатеев остановился у железной сетки, натянутой вокруг теннисного корта.

— Саня, ну пойдем домой, отдохнешь… — уговаривал его Иван.

Фатеев вскинул подбородок и отрывисто, ни на кого не глядя, сказал:

— Пришел приказ из-под земли: стой здесь, Крюк, и ни шагу назад!

Они стояли рядом с ним, не зная, что делать. А он, глядя себе под ноги, через некоторое время удивленно сказал:

— Сколько же их там…

Климову стало не по себе, как будто этот парень и в самом деле что-то видел, невидимое другим.

Они наконец уговорили его вернуться. Поднимались по деревянной, сделанной уступами лестнице, огибали по асфальтированной дорожке дом, который замыкал тупик, и Климов все это время чувствовал сильный нервный заряд, который исходил от Фатеева. Прошли мимо дежурной, и она, худая бойкая старушка, вышла из своего огороженного закутка и, качая головой, шумела им вслед, поднимающимся по лестнице:

— Что же вы, ироды, с собой делаете? Да что ж вы забыли человеческое, пьете как дикобразы! Постыдились бы, креста на…

Несколько человек уже толпились возле комнаты Фатеева, обсуждая случившееся. Как только они появились на этаже, все повернули к ним головы, затихли и молча смотрели на подходившего Фатеева. Он прошел в комнату, ни на кого не глядя, словно никого здесь и не было.

— Ложись, Саня, отдохни, — сказал ему Иван.

Климов махнул рукой, чтобы замолкли там, закрыли дверь. Фатеев покорно лег в постель поверх одеяла и даже пиджак по просьбе Ивана снял. Они вышли в коридор.

— Что он?

— Лег, — ответил всем Иван.

— Уже позвонили, — сказал кто-то, — приедут за ним.

— Заберут…

— Слушай! — протиснулся к Климову маленького роста Женя Бузукин. — Он же того… в окно может.

— Да, одного не надо оставлять, — тут же рассудил Тимошенко, добродушный здоровяк из-под Киева, — идите ж туды, хлопцы.

Они снова вошли к Фатееву. Тот сидел на кровати, затравленно озирался.

— Я слышал, — торопливо сказал он, — только что по радио передали: «Лови Крюка!»

— Динамик выключен, — сказал ему Климов.

— Вот-вот-вот! — повернулся он к стене. — Две бабы уже тут, за стенкой! Одна за скальпелем пошла! — сжался он.

— Саня, — не зная, что и говорить, произнес Иван. — Да ее на вахте не пропустят.

— Ты ее не знаешь, — выпучив глаза и сверкая лысиной, убежденно сказал Фатеев, — эта баба везде пройдет. Умная-я, кандидат наук!

Они еще некоторое время разговаривали с ним, и тут за дверью загалдели. «Здесь, здесь», — послышалось, дверь распахнулась, и вошли приехавшие за Фатеевым.

— Вечно я впутываюсь в какую-нибудь историю! — с досадой сказал Иван, когда они, возбужденные, возвращались на свой этаж. — Где бы что ни случалось — я! Ну вот ты скажи, пол-общежития было и… я да вот ты.

Они вошли в комнату Климова, где он сел на свою постель, а Иван продолжал говорить, расхаживая по комнате от стола к двери.

— Мне Крюка жаль и не жаль, — говорил Иван. — Жаль потому… как человека жаль, пропадет ведь. А не жаль потому, что, слышь, он зло приносит! Самое настоящее зло, есть же вот такие, понимаешь, источники зла, и один из них — Крюк!.. Вот ты послушай, Сергей, и запомни, — через некоторое время заговорил он снова. — Здесь очень много парней сломалось. Нет, не стали алкоголиками, не в этом дело, а, понимаешь, себя сломали… Я вот работаю, например, с Эдиком Хорошуном с вашей комнаты. Это же умный парень! Школу, слышь, с золотой медалью кончил, но… как бы тебе объяснить… мать у него в селе учительница, отец — врач, сам понимаешь, горя он не знал, да и воспитывали его, как говорится, в добрых традициях. И вот он оказался здесь… Что он увидел? Да его эта общага да стройка вмиг перемололи! Он уже ничего не хочет от жизни! — Иван вздохнул, остановился, но, видимо, нервный заряд не прошел у него еще, и он заходил снова по комнате. — Конечно, что тебе об этом говорить, сам все знаешь. Но скажу я тебе, земляк, если бы не институт, не учеба, которая мне нравится, понимаешь, я бы тут и дня не остался. Не остался…

Он сел на стул и, успокаиваясь, некоторое время смотрел в окно. Климов устало сидел на кровати, не хотелось ни двигаться, ни даже говорить.

— Не знаю, — задумчиво сказал Иван, — может, в других общежитиях не так, как в нашем… Что может, скажи, сделать с такими, как Крюк, или, больше того, Цыган, воспитательница эта наша, Ольга. Им ведь до лампочки все эти культдела, которые она проводит. Да сюда надо направлять, как… как целину поднимали, как вот двадцатипятитысячники были! А что, — загорелся он, увидев, что Климов усмехнулся. — Ты вот сам посуди: вся деревня в основном приходит в город через общежития. Молодые парни и девчата, так ведь? Вот где можно, вот где действительно целина для реального воспитания, как пишут везде, нового человека. Я тут уж старожил и вижу, что большая часть из тех, кто здесь, такая, что… ну, в общем, что прилипнет к ним, то и останется. А тут Крюк и другие… Ну почему так, — снова удивился он, возвращаясь к началу разговора, — что где случится — я рядом. На работе деду плохо, я там оказываюсь, бегаю, звоню, встречаю «скорую». Как будто на роду написано. Даже, слышь, еду недавно в трамвае, со мной сидит мужик как мужик, и вдруг — сердце. Я валидол…