Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— Зятя, — не сразу ответил старик и пожаловался: — Нет и нет… Всю войну не виделись.

— Приедет, завтра или на днях встречай, — пообещал солдат и побежал дальше.

…Володя не приехал ни завтра, ни на днях. Сергей Кузьмич уже отчаялся его дождаться, когда пришла телеграмма: выехал.

Забавников предполагал встретить зятя втихомолку. О Володиной телеграмме он не сказал никому, даже немногочисленным своим сотрудникам. Но они сами откуда-то узнали о приезде Дубровина и начали готовиться к встрече. А за час до прихода скорого на трех машинах прикатили во главе с секретарем райкома Белоусовым гости из района. Когда они ввалились в лабораторию, старик растерялся и никак не мог понять, зачем пожаловало начальство.

Белоусов заметил замешательство профессора и развел руками:

— Ничего не поделаешь, Сергей Кузьмич. Ваш сотрудник и зять стал за войну первым героем на весь район! Вы уж простите — помешаем на первый случай.

Встречали Володю большой, шумной толпой. Едва Дубровин появился из вагона, его сразу обступили, оттеснив Сергея Кузьмича.

Но Володя, еще со ступенек вагона увидевший Забавникова в его неизменной широкополой шляпе, уже пробивался к нему, торопливо отвечая на рукопожатия и приветствуя встречавших. Сергея Кузьмича очень поразила перемена, происшедшая в Дубровине: три с половиной года назад он провожал с этого вокзала совсем молодого человека, почти юношу, порывистого и застенчивого, а вернулся зрелый, уравновешенный мужчина. Его вовсе не смутила многолюдная торжественная встреча. Володя, в свою очередь, с горечью про себя отметил, как постарел, ссутулился и вроде бы пригнулся к земле его старый друг и наставник. Очутившись в объятиях Дубровина, Сергей Кузьмич весь задрожал от сдерживаемых рыданий.

— Не надо, родной, не надо, — прошептал ему Володя на ухо, еще крепче обнимая за плечи.

Едва рассвело, старик уже был на ногах. Ему не терпелось пойти к Володе, и он с трудом сдерживал себя, понимая, что приехавшему надо основательно отдохнуть после долгой и трудной дороги. Но Дубровина не оказалось в доме: он, как видно, тоже провел бессонную ночь.

Фетисов, понимавший Сергея Кузьмича без слов, подсказал:

— Он у реки, его там видели.

Дубровин и в самом деле сидел на берегу реки среди кустов буйно цветущего шиповника. Старик подошел, поздоровался, и Володя сразу сказал, словно продолжая разговор:

— Еще никогда не была весна такой праздничной, такой пышной! Или это мне кажется?.. Пожалуй, это мне кажется. За все эти годы я не видел, не замечал природы — ни весны, ни цветов, ни птиц. — Он усмехнулся и покачал головой. — Совсем разучились смотреть на лес как на место прогулки, где так приятно пройтись с ружьишком. Он для нас был только местом расположения батальона или полка. И река представлялась только рубежом, преградой, которую надо было взять во что бы то ни стало. — Володя вдруг добродушно улыбнулся: — А хорошо!..

— Да, здесь хорошо, здесь очень хорошо, — согласился Сергей Кузьмич.

— Все наверстывается в природе, никакие бури, потрясения и жертвы ей нипочем. Я говорю: хорошо, что все эти красоты, — Володя широко повел рукой, — мы отстояли для себя.

— Ты так говоришь, будто войне конец. А она продолжается. И, может быть, через неделю или уже завтра на эти дикие розы, на наш сад и на нашу лабораторию упадут бомбы врага. Потом, конечно, все наверстается. Снова расцветут розы — такие же или еще пышнее: кто-то восстановит сад — еще красивее и лучше. И ты, вернувшись с новой победой, построишь вместо лаборатории целый институт.

— Ну, нет, Сергей Кузьмич, — возразил Володя. — Бомбы на эту землю и на лабораторию не упадут, ручаюсь!

Володя, уколовшись о шины, оставил попытку сорвать несколько цветков. Старик вынул нож, аккуратно срезал ветки с розами, твердыми пальцами обломал колючки и подал букетик зятю.

— Пойдем завтракать, — сказал он и вздохнул.

Они пошли к дому и говорили о чем угодно, только не о том, о чем оба думали неотрывно. Держа перед собой цветы, Дубровин смотрел на них с пристальным вниманием, будто на живого человека, и рассказывал, как праздновала Москва День Победы. Сергей Кузьмич украдкой посматривал на него и спрашивал себя с волнением: почему Володя не решается заговорить о Шуре?

После завтрака они вышли в сад покурить. Поймав тревожный взгляд старика, Володя не мог больше уклоняться от разговора о самом главном.

— Вот сидим мы с вами, Сергей Кузьмич, и я все не могу отделаться от ощущения: нас не двое, а трое. Она вышла на минуту и сейчас вернется. Пойдемте…

Забавников узнал чемодан Шуры, едва Володя снял с него чехол: с этим чемоданом он отправил дочь на фронт.

— Вот и все, — тихо сказал Володя. — Добрые люди сберегли все, что осталось. Теперь вы понимаете, почему я задержался. Я не мог вернуться к вам, не разыскав ее могилы…

Он вынул из чемодана шинель. Ее шинель! Она была порвана в нескольких местах, на грубом сукне темнели пятна. Ее кровь! Сергей Кузьмич безмолвно припал к шинели лицом.

Володя, стараясь не смотреть на старика, разбирал Шурины вещи — до этого момента он не посмел коснуться их. Достал два летних платья, ни разу не пригодившихся Шуре в походах. В чемодане нашлось место и для книг — Дубровин увидел подаренный им Шуре томик Лермонтова и истрепанную, без обложки книгу «Как закалялась сталь».

Володя передал Забавникову Шурины ордена — Славы и Отечественной войны. Забавников целовал ордена и плакал, уже не сдерживаясь:

— Доченька моя… доченька… Как жить без тебя!

Дубровин, сам едва не плача, старался, как мог, успокоить старика.

— Вот карточки, Сергей Кузьмич…

На бледной любительской фотографии Шура была снята незадолго до смерти: в маскировочном халате, с автоматом в руках, она сурово всматривалась в заснеженную даль, простиравшуюся перед ней. Сергей Кузьмич взял другую фотографию: под большим ветвистым деревом стояла каменная плита с высеченными на ней звездой и надписью:

«Комсомолка Шура Забавникова отдала жизнь за Советскую Родину. Вечная слава героям Отечественной войны».

— Ее товарищи передали мне вот это, — сказал Володя и протянул старику пожелтевшую газету.

Строчки расползались перед глазами Сергея Кузьмича, только посредине полосы он еле различал неясный портрет Шуры.

— Я ничего не вижу, — вернул он газету Дубровину. — Про нее, да? Расскажи.

— Семнадцать раненых бойцов написали в газету о том, как она вынесла их с поля боя и укрыла в овраге. С превеликим трудом разыскала машину, вместе с шофером перенесла в нее раненых. В этот момент к оврагу подошел отряд фашистов. В перестрелке шофер был убит. Шура огнем из автомата отогнала врагов и сама вывезла раненых.