Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— Все умела делать, — шептал Сергей Кузьмич. — Помнишь, училась водить машину? Я ворчал: «Не женское это дело! Зачем тебе?» Она улыбалась: «Может быть, пригодится». И верно, пригодилось… Что же ты молчишь, Володя?

— Я был в ее полку. Мы многого, оказывается, не знали, Сергей Кузьмич. Она была ранена трижды, скрыла от нас. Под Курском чуть не умерла — ранение было в голову и в грудь, долго пришлось лежать в госпитале…

Дубровин отвернулся к окну и умолк.

— Говори, Володя, — потребовал Сергей Кузьмич.

— Погибла под Варшавой. Попала в засаду. Ее отбили уже мертвой. С двумя бойцами она успела уложить десяток фашистов… Под Варшавой я начал искать ее могилу. Мне пришлось вернуться: тело ее перевезли через Польшу и похоронили на нашей земле у пограничного села. Памятник поставили боевые товарищи и местные крестьяне…

— Говори, Володенька, я должен знать все.

— На ее имя в полк приходило много писем со всех концов страны. Некоторые я захватил.

Володя показал старику пачку писем. Они стали вместе просматривать их и нашли в одном из конвертов незаконченное письмо Шуры группе сибирских школьников:

«Вы спрашиваете, что дало мне, слабой женщине, силу и смелость? Я вам отвечу: любовь к Родине. Когда я уходила на фронт, старик отец сказал мне и моему мужу: «Наше поколение завоевало свободу и будущее. Теперь вы, наши дети, должны отстоять завоеванное». Мы отстоим свою свободу и свое будущее — верьте в это, мои юные друзья…»

Забавников неподвижно сидел, близко перед глазами держа вырванный из тетрадки лист бумаги, измятый и запачканный. Он уже не понимал, что говорит ему Дубровин, хотя слышал негромкий и печальный его голос, будто доносившийся откуда-то издалека.

Дубровин взглянул на Сергея Кузьмича и потихоньку вышел, оставив его наедине с вещами дочери. Он бесцельно расхаживал по дому, а потом все-таки зашел в комнату, где перед войной прожил с Шурой около года. Со стены на него смотрела Шура, она смеялась, и как бы спрашивала: куда это он уезжал так надолго?

Володя закрыл лицо руками и не по-мужски громко заплакал, не в силах более сдерживать горестных чувств, которые без конца копились и копились в его душе с тех пор, как он узнал, что Шуры уже нет на свете.

Строительство новой грандиозной железнодорожной магистрали началось в то время, когда шли к концу работы на вторых путях действующих дорог Дальнего Востока. Четыре года трудились здесь строители и, по сути дела, заново создали магистраль длиной около четырех тысяч километров от станции Крымская в Забайкалье до Владивостока.

Раньше страну с Тихим океаном соединяла однопутка; поезда подолгу тащились по единственной нитке и порой неделями простаивали на станциях, поджидая, пока бочками на лошадях подвезут воду для паровозов.

На строительство приехала правительственная комиссия принимать готовые перегоны, мосты, депо, вагоноремонтные пункты, мастерские, клубы, больницы, детские учреждения, жилые дома. Начальник строительства, чтобы облегчить кропотливый труд комиссии, организовал несколько рабочих групп из своих инженеров. В одну из таких групп он включил Дубровина, вызвав его для этого с трассы новой магистрали.

После тщательного осмотра всех сооружений и внимательного изучения технической документации вторые пути железных дорог Дальнего Востока были приняты с отличной и хорошей оценкой качества работы.

На одной станции правительственная комиссия отказалась принять большой жилой дом. На первый взгляд все было хорошо: дом как дом — стены, окна, крыша… Член комиссии доктор технических наук профессор Забавников, постукивая по цоколю металлической палочкой с молотком вместо рукоятки, насмешливо сказал, что не дал бы сейчас за этот дом и трех рублей, хотя он обошелся в сотни тысяч.

Представители строительства, в том числе и Дубровин, из всей комиссии больше всего невзлюбили именно этого маститого инженера; они считали его несправедливым и злым. Он и казался злым: неприветливое лицо с глубокими морщинами на лбу и у рта, жесткий седой бобрик на крупной голове, резкий голос. Старик все замечал, ко всему цеплялся и беззастенчиво высказывал неприятности прямо в лицо.

— Чем вам не приглянулся домик-то? — спросил Дубровин с вызовом.

Забавников показал металлической палкой на почти не видимые глазу трещины во всех четырех углах здания:

— Вечная мерзлота скоро сломает ваш домик, ибо фундаменты поставлены неправильно.

— Дом нужен железнодорожникам, они ждут его с нетерпением, им негде жить, и они скажут спасибо строителям. Но вам они не скажут спасибо, если вы задержите сдачу дома, — сказал Володя запальчиво.

Забавников посмотрел на молодого инженера и ответил:

— Я о них и беспокоюсь, о железнодорожниках. Надо, чтобы они в этом доме могли жить долгие годы. А им придется лет через пять искать другое жилье.

— Почему? — спросил Володя.

— Вы давно на стройке? — встретил старик вопросом вопрос.

— Предположим, недавно. Ну и что?

— Да то, что вы не успели еще ничего построить. Это меня успокаивает. Когда вам поручат самостоятельно строить дом, учтите: внизу вечная мерзлота, и ее надо уметь побороть. Этот ваш домик неправильно построен. Представьте себе мерзлую чашу, на края которой поставили дом без всякой хитрости, то есть на обыкновенном фундаменте. Края чаши начинают таять, и дом оказывается без надежной опоры, он трескается, затем разваливается.

Володя прослушал в институте две-три лекции о вечной мерзлоте, имел о ней кое-какое представление, но, как и многие инженеры, не сталкивавшиеся с ее причудами вплотную, считал все страхи перед вечной мерзлотой надуманными.

— Что же за необыкновенный фундамент надо было поставить? — не скрывая усмешки, спросил он. — Каждый инженер знает, что такое фундамент.

— Оказывается, вы не знаете. Вот я и рекомендую вам узнать побыстрее, что такое фундамент в условиях вечной мерзлоты.

Забавников часто упоминал вечную мерзлоту, говорил о ней либо с негодованием, либо с оттенком восхищения, но всегда уважительно, как об одушевленном предмете. Когда принимали больницу на узловой станции, профессор вспомнил о заспорившем с ним молодом человеке и велел его позвать. Он дожидался Дубровина, сидя на табурете посреди небольшой палаты, где все — и стены и пол — блестело. Здание, пронизанное светом, радовало новизной, запахом дерева, яркостью краски.

— Здравствуйте, молодой скептик, — с улыбкой встретил профессор Володю. — Правда, хорошая больница будет для железнодорожников?

— Правда, — согласился Володя, оглядевшись.

— Теперь присмотритесь внимательно, взгляните на пол — он чуть покатый — и попробуйте открыть дверь. Видите, она открывается с трудом. Знаете, что здесь случится через год?