Василий Ажаев - Предисловие к жизни

«Он прав, — думала Феня. — Когда хотят счастья в семье, то подавляют в себе недостатки и плохой характер, не дают воли дурному настроению, всегда думают прежде всего не о себе». И она должна подавить в себе скверное и тяжкое настроение, недоверчивость, должна в первую очередь подумать о нем. Ну да, у него есть недостатки, они происходят от избытка сил, от жизнелюбия. Он их не скрывает, он даже не очень-то считает их недостатками. Зато в нем много прекрасного. И, может быть, правда, что люди искусства — особенные существа, которых нельзя мерить обычной меркой?

«Когда он придет, — решила Феня, — я освобожу его от неприятного разговора и скажу: матриархат и диктатура отменяются, поезжай в Гагру и отдыхай. Побывай в Москве, раз это нужно для твоего будущего».

Ей сразу стало легко, и она с радостью отдалась работе. На третьем мостовом устое кладка бетона шла к концу, и бетонщики во главе с бригадиром Денисовым уже занимались своим делом. Денисов — будто из меди сделанный человек, такой был весь литой и загорелый — приветливо улыбнулся Фене и подошел.

— Товарищ прораб, кладку добьем сегодня во что бы то ни стало. В награду просим устроить концерт, Дмитрия Афанасьевича. Пусть почитает про любовь. Очень красиво у него получается!

Ей были приятны эти слова, она подумала: «Здесь все его полюбили. Я слишком строга к нему».

— Хорошо, давайте первоклассный бетон, а я обеспечу первоклассный концерт, — улыбаясь, сказала она.

Феня наблюдала за работой укладчиков бетона и все посматривала на часы. Сейчас Дмитрий репетирует, как всегда, глядя на себя в зеркало. Закончит репетицию, придет сюда, и она в ту же минуту предупредит разговор о поездке.

Но разговор не состоялся, и совсем не потому, что Феня избавила от него Дмитрия Афанасьевича.

Феню окликнули с берега, она торопливо спустилась по мосткам в надежде увидеть Грезина. Но ее ожидала тетя Паша. Ни слова не говоря, женщина протянула Фене открытку. Не сразу разобрала, что открытка адресована Грезину. Что-то дрогнуло у Фени в груди и заныло, пальцы задрожали. Она вынуждена была сжать их в кулаки.

Тетя Паша взглянула на Феню и пошла, однако, отойдя на несколько шагов, вернулась.

— На почте не могли понять, кому открытка, и прочли. Обманул он тебя, голубка ты моя чистая, доверчивая.

Женщина, прижав к глазам уголок косынки, быстро пошла прочь.

Феня продолжала работать, будто ничего не случилось. Отобрала бетонную массу для контрольных кубиков, понаблюдала за действием новых, лишь вчера полученных вибраторов для уплотнения бетона, проверила вместе с Денисовым, сколько уже удалось уложить кубов и сколько осталось до отметки. Она ходила, как всегда, спокойная, внимательная и приветливая, и окружающим было невдомек, какая боль раздирала ее сердце.

Феня вдруг вспомнила: Грезин намеревался прийти на мост.

— Я иду звонить в управление, — сказала она и торопливо направилась домой.

«Говорят, нет людей без недостатков, поэтому надо их прощать, — думала девушка. — А что такое обман? Черный обман — это что, недостаток, с которым можно мириться?»

Вынула открытку и пробежала глазами:

«Ты поехал в Гагру, как же очутился в Ольдое? Когда, наконец, перестанешь обманывать меня, грязная ты личность? Чувствую, наступает конец моему терпению. Даже из-за сына не хочу больше терпеть твоего легкомыслия и низких поступков»…

«Грязная личность, низкие поступки», — повторила про себя Феня, морщась от душевной боли.

Грезин по ее виду сразу понял: что-то случилось. Даже и не спрашивал — стоял, смотрел на нее и ждал.

Феня отдала ему открытку и сказала:

— Одно прошу: не лгать.

Он даже не читал открытку, только глянул на нее и засуетился:

— Феничка, не обращай внимания. Это мое несчастье, мой крест, я не считаю Катерину женой. Уверяю тебя, она не будет помехой для нас, для нашего счастья. Остановись, Феня! — крикнул он, видя, что она уходит.

Девушка обернулась на пороге и спросила с горечью:

— Разве так можно: быть в искусстве хорошим, красивым и чистым, а в жизни — грязным и низким? Какое вы право имеете рассказывать людям о любви?

— Феня! — воскликнул Грезин. — Не сжигай за собой корабли. Я тоже человек с достоинством и самолюбием, и у меня может не хватить терпения. Сама потом будешь жалеть.

— «Тоже человек»! — усмехнулась Феня. — Жалеть я буду. Сама себя. Но вы обо мне так «трогательно» не беспокойтесь: я найду силы, чтобы справиться с разочарованием.

Феня ушла. Грезин прождал ее до вечера. Потом до полуночи. «Она влюблена до безумия и никуда не денется, пусть немного поуспокоится», — решил он и лег спать.

Девушка не появилась и утром. Он отправился искать ее по участку. В конторе ему сказали: Калинина уехала в управление на совещание и неизвестно, когда вернется. Он обратился к пробегавшей мимо нормировщице — подруге Фени. Обычно кокетливая и бойкая на язык девушка была не в духе и разговаривала неохотно. Она пожала плечами на вопрос: «Где Феня?» — и убежала. Дмитрий Афанасьевич стер свою обаятельную улыбку и развел руками, он не знал, что ему делать.

Настроение Грезина вконец испортилось.

— Как все глупо, — бормотал он, озирая заскучавшими глазами прекрасный пейзаж, недавно вызывавший его громкие восторги. Поездка в Ольдой и все последовавшие здесь приятные события как-то потускнели в его глазах. Он не любил препятствий и затруднений, предпочитал обходить их стороной.

«Милая бетонная принцесса, — с досадой и насмешкой обратился он в мыслях к Фене, вспомнив ее горький вопрос о жизни и искусстве. — Если б жизнь хоть наполовину была столь чистой и красивой, как искусство! Коли вам угодно, моя драгоценная, творческие люди, вроде меня, отдают все лучшее искусству и тем делают жизнь приятнее, а в них самих остается для жизни… извините, то, что остается. Больно уж вы многого захотели, неразумная деточка!»

— Ах, философия, всякие враки! — с раздражением сказал он вслух и даже сплюнул. — В этом вигваме даже пожрать нечего, голодный как волк. Одним словом, пора отдавать концы.

Приняв такое решение, Грезин сидел и прикидывал, куда ему ехать — на восток или на запад? Вечером скорый поезд помчал его на запад, то есть к Москве, к Гагре, к Черному морю.

Ровно через месяц Дмитрий Афанасьевич ехал скорым поездом с запада на восток. Пребывание в Гагре пошло ему на пользу: он покрылся ровным и густым коричневым загаром и еще больше поздоровел. Новая шелковая пижама — коричневая с белой и серой полосами — очень шла ему. Во всяком случае, так сказала спутница по вагону — молодая интересная женщина с горячими и ласковыми черными глазами, тоже возвращавшаяся с Черноморского побережья и тоже сильно загоревшая.