Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Будто услышав эти слова, возле них появился Жарков. В руках у него была толстая книга в красном сафьяновом переплете.

— Беда, сколько с вами хлопот и забот, — усмехнулся он. — Парторганизация поручила мне проводить с вами политзанятия. Как прораб, я обязан учить вас технике. Как офицеру запаса, мне положено передавать вам военные знания… Ну вот, сегодня я даю вам эту книгу. Она самая интересная из книг в моем сундуке. Кто у вас лучше всех читает?

— Я, — не задумываясь, ответил Михайлов.

— Это правда? — осведомился прораб.

— Правда, — подтвердил Федя Фирсов. — Но раз у него не нашлось хоть немного скромности, мы не хотим, чтобы он читал вашу книгу.

— Дельное замечание, — согласился Жарков. — Вручаю книгу бригадиру, пусть он читает. — Проходя мимо Тарасова, прораб посоветовал ему: — А ты, парень, не отделяйся, входи в их семью, тебе же лучше будет.

Все посмотрели на Володю, — как он отзовется на эти слова. Тарасов отозвался тем, что пододвинулся к ним на два или три сантиметра. Лицо у него было при этом отсутствующее, его, видно, интересовала окружающая природа.

— Ну, ладно, давай начинай читать! — торопил Михайлов Петю, молча перелистывающего книгу.

— Товарищ чтец, сообщите прежде всего фамилию автора и название произведения, — попросил Сыркин. — Нас в школе учили с этого начинать чтение книги.

Петя откашлялся и строго посмотрел на членов бригады:

— Автора нет. Название такое: «Стенограмма Всесоюзного совещания стахановцев».

— Ничего себе, интересная книга! Это же протоколы, — протянул Михайлов.

— К этой книге надо иначе подходить, это сама жизнь, записанная на бумагу, — серьезно сказал Петя.

— Когда происходило это совещание? Я что-то не помню, — спросил Сыркин без особого интереса.

— В 1936 году, — поспешно ответил Тарасов.

— «Не по-омню»!.. Ты тогда в кубики играл и тебя даже в школу не пускали, — напомнил Федя Сыркину.

— А-а, верно, верно, припоминаю. Вместе с тобой же этим занимались, вместе нас и в школу не пускали!

— Разговоры отставить! — скомандовал Петя. — Прораб знает, что делает, и раз он дал эту книгу — будем ее читать.

Он начал читать, старательно выговаривая фразы, не торопясь и отчетливо. Если он неправильно произносил слова или делал неточное ударение, Михайлов немедленно его поправлял — тут уж невозможно было ему воспрепятствовать.

Вначале ребята слушали рассеянно, то и дело поглядывая по сторонам.

Петя читал о том, как шахтер Алексей Стаханов, кузнец Бусыгин, обувной мастер Сметанин овладели техникой и своими руками совершили такое, чему поразился весь мир. На следующих страницах рассказывалось о соревновании ткачихи Одинцовой с сестрами Виноградовыми. Бетонщики зашевелились, они часто перебивали чтение возгласами и репликами. Всех заинтересовало, кто из ткачих возьмет верх. Бригада разделилась: часть стояла за Виноградовых, часть за Одинцову. Володя Тарасов придвигался все ближе, пока не оказался совсем рядом с Федей Фирсовым.

— На сто станков перешла? — изумился Сыркин, когда Петя прочел эту цифру. — А ты не ошибся на ноль?

— Ну вот еще, ошибся: я читаю в точности, как есть, — строго сказал Петя, но еще раз присмотрелся к цифре. — Единица и два ноля. Сто станков.

— Михайлов говорит, что каждый станок — это сто шпулек, не меньше. А сто станков — это же десять тысяч шпулек! — рассуждал Сыркин. — Глаза разбегаются!

— Пусть они у тебя разбегаются, когда ты возле бетономешалки стоишь, чтоб она лучше работала. А шпульки ты сразу не увидишь, — съехидничал Михайлов.

Володю взяло сомнение: два человека боролись за то, чтобы труднее им было работать. Сто станков — это же все равно что бежать за поездом и не отставать. И для чего? Денег им больше платили, что ли?

— Вот и обогнала! — обрадованно воскликнул Федя, услышав, что Одинцова перешла на 132 стайка.

— А я думаю, обогнала, да ненадолго, — неожиданно для всех и для самого себя подал голос Тарасов.

Все неодобрительно покосились на него: неизвестно, что за человек и на что сам способен, а вмешиваешься. Бетонщики не заметили, как к ним подошел прораб Жарков. Он молча стоял и смотрел на них. Рассеянная улыбка блуждала по его худощавому лицу с продольными складками у рта. Прораб тоже прислушивался, — слова книги волновали его, вызывали давние воспоминания.

Володя Тарасов, обернувшись, увидел прораба и опять принял безучастный вид: не очень-то, мол, его интересует это громкое чтение. Но Жарков уловил, каким заинтересованным было только что лицо паренька. Он молча кивнул Володе головой, приложил палец к губам и скрылся за кустами.

Петя, уже быстрее, продолжал читать:

— «Виноградова: — Ты на сколько перейдешь?»

— Это Дуся Виноградова Одинцову спрашивает? — уточнял Сыркин.

— Дуся, Одинцову.

— Значит, на спор вызывает?

— Ну да! Вот же так тут и пишется.

— Смелая! Я бы не решился.

— Ты бы! О тебе в этой книге потому и не написано! — прицепился Михайлов.

Тарасов вдруг поднялся и, сопровождаемый сердитыми взглядами бетонщиков, пошел прочь.

Чтение, устроенное Жарковым, разбередило Володю. Недаром ведь, недаром старались эти ткачихи. И не из личной выгоды, какая там выгода! Они старались потому, что были сознательными. Здесь, на стройке, Володя тоже видел таких людей. Вот шофер Степанов в лютый мороз доставал из проруби затонувшую машину. А кочегар Макашин полез в горящую топку — спасал котел от аварии. Какая же тут личная выгода была — жизнью рисковать?

Может быть, и ему, Володе, хочется быть таким же, только все не получается. Ведь не потому он ушел от ребят, что ему надоело слушать! Просто он, что называется, не находит себе места. Беспокойные мысли, какие раньше и не приходили в голову, теперь не дают ему покоя. Раньше всегда было удобней обвинять других, если что-нибудь не удавалось. В школе ФЗО он говорил себе, что к нему просто придираются, а если признаться — так от него требовали только дисциплины и уважения к коллективу. На прежнем участке, куда по просьбе матери определил его райком комсомола, он тоже как-то не сумел себя правильно поставить. Вообще, там все сложилось скверно. Работа землекопа показалась ему непосильной — очень уж он берег сам себя. И, видать, не зря те, что работали рядом, прозвали его «рекордистом на сорок процентов выработки». А потом, когда он захотел по-честному войти в работу, никто в него уже не верил. Он ночами не спал — все придумывал лопату, облегчающую труд, а когда показал ее, над ним только посмеялись…

Володя с ожесточением продирался сквозь кусты. Колючки и сучья цеплялись за его одежду и норовили поцарапать лицо. Выбравшись из заросли, он присел у реки, ниже того места, где читала книгу бригада. Петин голос, едва слышный, долетал сюда. Здесь заглушал его речной поток, с шумом перекатывавшийся через большие камни. Непуганые рыбы густыми стаями плавали в прозрачной воде, пестрые форельки часто выскакивали из реки.