Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

Уж не тот ли, о котором говорил майор?

— Хлипитько!

— Есть!

— Скоробогатов!

— Есть! — это слово мы уже запомнили. Флотское. В пехоте отвечают «Я».

— Жиганов!

— Есть! — отвечаю во весь голос и отхожу в сторону, чувствуя, что настал наш час.

И снова стучат колеса.

— Куда это нас? — спрашиваем старшину.

— Узнаете! — отвечает он. — Военная тайна.

— Товарищ старшина, а дневник можно вести? — спрашиваю у него.

— Надо у старших командиров спросить. Смотря для чего он нужен, что записывать будешь.

— Я его давно веду. Книгу собираюсь писать.

— С большим замахом парень. Только сейчас не до этого будет. Классным специалистом стань вначале.

— А куда все же нас?

— Много знать будешь, скоро состаришься. А язык у тебя не длинный? Болтун — находка для шпиона! — И он, подмигнув нам, заразительно, как мальчишка, смеется.

И вот мы в незнакомом городе, где размещается часть, вернее, в предместье его. Двухэтажные дома, со всех сторон окруженные деревьями, тишина, нарушаемая лишь голосами дневальных у входа в казармы, залив, над которым висят обложные тучи, темный, неприветливый, — вот оно место, где нам жить, где начинать флотскую службу. А говорили: море, авиация. Где они? Только моторные лодки по воде носятся.

В шесть подъем. Две минуты на одевание. Заправка коек. Физзарядка. Завтрак. В столовую идем с песнями. И откуда все узнали песню:

Тут не обошлось без старшины. Песню, по его рассказам, пели те, кто в годы войны базировался на знаменитом «пятачке» — отдельный авиаотряд — на озере, что лежит посреди соснового бора, где по вечерам в густом тумане поют скрипки. На противоположном берегу озера — большое село. Там размещалась и школа связи, которую позже перевели в наш пригород.

Довелось мне быть после на этом «пятачке». Чего не насмотрелся. Куда ни глянь — следы войны. Надолбы, обугленные, ржавые остовы танков, разрушенные дзоты, печи с трубами и зола вместо домов, а неподалеку от них новые деревни. Сердце сжималось, когда видел все это. И еще встретил красноармейцев, идущих в штыковую, услышал «ура!», увидел шлемы с пятиконечными звездами. «Уж не снится ли?» — подумал. Но это была всего лишь съемка фильма о гражданской войне.

Но с «пятачком» я знакомился позже.

А пока лишь начинаю служить. Те, кто прошел курс обучения и остался при школе, по вечерам гладят брюки, до зеркального блеска чистят «корочки» и куда-то исчезают. Мы только с завистью смотрим вслед. Мы — салажата, как зовут нас старослужащие. Никаких занятий в школе, кроме строевой подготовки и политграмоты, еще нет. Готовимся к принятию присяги. Проходим курс молодого матроса. Ох, этот курс! Кажется, что после него останутся лишь кожа да кости. Даже добротного пайка не хватает. И погода не радует: то снег, то дождь, сырость пронизывает до костей.

— Подтяните животы! — добродушно посмеивается старшина. — Привыкать ко всему надо. После спасибо скажете.

А мы проклинаем нескончаемое «раз-два», «раз-два», «левой-левой», «бегом», «ложись», «встать», «ложись»… И для чего это все нужно, если нас будут готовить на радистов? Немного в радиорубке побегаешь. Отсюда, правда, попадают и на борт самолета, по одиночки. В основном — на земле, на аэродромах. На борту — сверхсрочники. Хвастать нечем. И все же я посылаю домой снимок, где снят в бескозырке с ленточкой «морская авиация». Ленту одолжил у сверхсрочника, на часок, нам их еще не выдали. Из матросского жалованья уже удалось скопить несколько рублей. Старикашка-портной, живущий по соседству с частью, подогнал брюки, подузил бушлат, перешил бескозырку, привел меня в тот вид, какой нужен матросу. Идут дожди, а мы все еще маршируем на плацу около старого ангара.

— Раз-два, раз-два, — командует старшина. — Бегом!.. Перекур!.. — Собравшись под крышей ангара, мы начинаем его расспрашивать о прошлом.

— Начал с Валдая, — рассказывал он, — а закончил в Кенигсберге. Не так уж много прошел-пролетел, чтобы хвалиться.

— А как война грянула, первый день ее помните?

— На всю жизнь запомнил. Она у нас необычно началась, не как повсюду. Первые потери понесли от своей руки. Было так: объявили боевую тревогу, а курсантов не хватает. В самоволке четверо оказалось, как выяснилось позже, может, в село, может, в город махнули. Кто знал, куда они запропастились. А часть у нас особенная была. Тут же розыск начали… Ну, я об этом вам после расскажу.

— По два стройся! — раздался его зычный голос.

Карабин выпадает из руки, сумка с противогазом бьет по боку, гранаты-болванки бьют по животу, а ты прыгаешь через рвы, преодолеваешь разные там препятствия, пока седьмой пот не выступит и пока не очутишься в бассейне для плавания.

Ох, уж это плавание! Мне оно было как соль на открытую рану. Вырос у моря, а плаваю как топор. И разве объяснишь старшине, что у нас за все лето выпадает несколько теплых дней, а вода так и остается ледяной. Не до купания. Если мы и плаваем, то на карбасе, под парусом, болтает как щепку, когда семужьи рюжи смотришь, до нитки измокнешь, пока до берега доберешься, не успевая воду из карбаса вычерпывать, ледяной коркой покроется одежда.

А старшина какое-то ГТО выдумал и столкнул меня однажды в бассейн. Только хотел я ухватиться за протянутый через него канат, как загремел окрик: «Куда? Плыви!» Чуть не захлебнулся, а все же поплыл. И что бы вы думали: вскоре не только плавал, но и в нормы уложился.

Был поначалу не под силу и турник. Какой у нас дома спорт — лес рубим, белкуем, бечевой лодки тянем против течения. А турник для чего? Мы и без него обходились. Вон соседу нашему Тимофею уж под семьдесят было, а какая силища. Встретил я его мальчишкой в лесу, когда он возвращался с промысла, от удивления в жар бросило. Собака по пути глухаря облаяла Свернул Тимофей с дороги, а мешок оставил. Вдвоем с Бородкиным мы вздумали подшутить над стариком — припрятать мешок. Пусть, мол, поищет, поглядим, что делать будет. Еле метров тридцать оттащили и бросили. А сзади веселое: «Спасибо, ребятушки, помогли. Только не старайтесь, жилы надорвете». — «Откуда в тебе сила такая?» — спросили старика. — «С мое по тайболе побродите, узнаете, откуль она берется».

«Да пропади ты пропадом, старшина, с твоими снарядами, хотя ты и друг майора. Далась мне эта физкультура. И еще в скороходах с пуд весом. Пробеги попробуй несколько раз по кругу — язык высунешь».

Море недалеко. Оно почти рядом с нашими казармами, отделенное заливом и гаванью, откуда открывается вид на море. Корабли на рейде стоят. Вот где служба, а не у нас.

Но всему свой срок. Вот и день принятия присяги наступил. Нас выстроили на плацу. Подходим к знамени, целуем его край, встаем на колено.