Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

— Ж-жмик! Ж-жмик! — разносится по кустам.

Поздней осенью, когда ударят заморозки и птица покинет крепи (вылетает, как у нас говорят, «на край» — поближе к реке), сколько верст исхожено по сосновым борам, сколько пороха потрачено, сколько дней оставлено там — не перечесть!

Богата Сула! В прозрачных водах ее нерестится лосось. В зобах птиц не раз находили золотые самородки. Недавно геологи обнаружили алмазы, не уступающие знаменитым якутским. Из оценочных скважин ударили первые фонтаны нефти и газа.

У Сулы, на берегах которой жили наши деды и деды наших дедов, еще все впереди, она еще молода, как я — ее подголосок.

Снова осень. Я снова на берегах Сулы. Снова гляжу на быстрые воды, на безбрежные хвойники, на чистое, без единого облачка небо. Но сегодня не до глухариной охоты. Что-то непонятное творится на Суле.

Кажется, все началось с телеграммы.

Телеграмма пришла утром. Замлилов хмуро посмотрел на гриф «срочная» и расписался в получении. Телеграмму вручили с запозданием на несколько дней, но Игорь не заметил; обратный адрес говорил: хорошего не жди.

Получен сигнал о хищническом лове семги вашем районе тчк Сбывается на пароходы зпт вывозится промышленные центры двтчк Воркуту зпт Инту зпт Печору тчк Случае повтора тире полный запрет тчк Предупреждаем двтчк несете полную ответственность тчк

Работники инспекции были в сборе. Замлилов дважды перечитал телеграмму и покачал головой: для того и начальство существует, чтобы мылить шеи подчиненным. Ладно, если строгачом отделаешься. Еще обжиться в Устьянке не успел, а уже требуют: Жуков не станет зря давать такие телеграммы.

— Присаживайтесь поближе!..

Заскрипели старые стулья, давно списанные, с клочками рыжей клеенки по краям — дар рыбозавода.

Егор Шишелов, участковый инспектор, поправил очки, почесал большим пальцем за ухом и отодвинул на край стола пишущую машинку. Машинистка помогает колхозникам силосовать корма. Егор Михайлович за нее управляется.

Районный инспектор невелика шишка, но и здесь секретарь имеет какой-то удельный вес: каждый, кто влип, старается узнать, в духе ли начальник, просит заступиться. Шишелов за секретаря, значит, первым делом к нему с вопросами. Он любит это.

«Скорей бы кончал, — поглядывая на старшего, размышлял Егор. — Мораль читать собрался. Кому она нужна — его мораль? Совещания какие-то завел, отчеты. Всех браконьеров не переловишь, лишь бы на бюро райпарткома не склоняли. Не с того начинает».

Ему, Егору Михайловичу Шишелову, видней: поработал на своем веку в разных организациях, в номенклатурном списке двадцать лет числился. Попади в такой список, незаменимым прослывешь. Не важно, как у тебя дела идут, в случае чего всегда можно кресло сменить или уехать на учебу.

«Заготживсырье» Егор возглавлял, промкомбинатом заворачивал, в «Союзпушнине» сколько лет отбыл, до председателя райисполкома поднялся, директором МТС ставили… Послужной список у него длинный. Последние два года Шишелов служит в рыбинспекции, после того как в райкомхозе сменили руководство. Погорел он тогда из-за двух машин шифера. Добро бы себе взял!.. И надо же так глупо влипнуть. В инспекции, прямо сказать, работенка неблагодарная, незаметная, но все же должность куда ни шло: не в силосную яму зимой вилами тыкать, живот надрывать — отвык после стольких лет на руководящих постах.

— Вам начинать, Сима!

— Но Каменной и Лиственничной валсах — богатые нерестилища лосося. Летний заход! Особенно радует появление горбуши, — качала Родышевцева, ихтиолог инспекции.

Делая какие-то пометки в блокноте, начальник тихим ровным голосом попросил рассказать о поездке поподробней. Сидящий рядом парень в поношенной, застиранной добела гимнастерке с расстегнутым воротом исподлобья смотрел на руки Родышевцевой.

«Тебе бы на пианино играть, а не в рыбинспекции работать, — подумал он. — Пальцы-то — карандаши».

— Значит, выше забираться? С низовьями все? — спросил начальник.

— Да, Игорь Николаевич. Повыше надо исследовать. Там главные нерестилища.

Замлилов в раздумье постучал авторучкой по лежавшей перед ним карте: в кассе инспекции, как обычно, свистел ветер.

— Продержитесь на зарплате?

— В случае чего на подножный корм перейду! Время дорого.

— Тогда вот что: отправляйтесь вдвоем с Николаем. На своей лодке удобней. И помощник вам будет.

Торопова, младшего инспектора, не особенно порадовало такое решение, но за время армейской службы он привык к послушанию.

— Ясно, Никола?

— Ясно, — ответил парень в гимнастерке. — Когда выезжать?

— Отдохните и в путь!

Николай с усмешкой смотрел на ихтиолога. Родышевцева перехватила взгляд, смутилась, на щеке ее проступило алое пятнышко, похожее на землянику, что растет по берегам Сулы.

Замлилов зачитал телеграмму, положил блокнот в карман кителя.

— Все! Я в райисполком. Мотор у тебя в исправности? — спросил он Николая.

— Карбюратор засорился. Прочищу. Друг обещал помочь.

Они ушли.

Родышевцева кнопками приколола карту к столу и стала наносить цветные кружочки. На минуту задумалась, словно не знала, какой карандаш выбрать.

Выбрала зеленый. Новый цвет означал появление в районе горбуши.

Нежданная гостья! С Дальнего Востока в Белое море переселили, а она вон куда на нерест махнула, в Сулу.

Шишелов, посматривая на ихтиолога, вытянул под столом отекшие ноги. Накануне он умудрился где-то оторвать подошву у ботинка. Хорошо, юфтевые сапоги валялись в кладовке, сшитые еще до войны, а так бы топай босым. Вон и пиджак разлезается по швам. В последнее время с женой сладу нет: не ругается, как раньше, когда повыше места занимал, но в день получки ни на шаг не отходит: давай, мол, такой-сякой разнесчастный, все, что получил. Рублевки в загашнике не утаишь.

Егор придвинул к себе машинку, вложил чистый лист — на всякий случай, если зайдет посторонний. Какая там работа, если в глазах с похмелья двоится.

«Пронесло! — облегченно вздохнул он. — А после обеда как-нибудь… Сообразим…»

Каблуки широконосых полуботинок стучали по новым лиственничным плахам мостков, сработанным на долгие годы. Параллельно Центральной улице, по которой шел Замлилов, широкой, с десятком магазинов, с вывесками школ и учреждений, тянулись еще две, заросшие пыреем, подорожником, пыльные, с разбросанными повсюду коровьими блинами.

Для Игоря это село как москвичу Крым. Вырос он у студеного моря в домике из позеленевшего плавника, твердого, словно камень. Под окнами бились свинцовые волны, а во время отлива чайки бродили по песку, перемешанному с черным илом и водорослями. С детства вкусил он прелесть рыбацкой жизни. Семилетним мальчишкой пошел на тоню помогать отцу. Бережничал…