Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

Я люблю бродить летом с удочкой по берегам озер, но как передать Перфилу ту радость, которую чувствуешь, когда густая роса падает на траву, тонкой струйкой поднимается вверх дымок костра, не шевельнется на воде поплавок, но ждешь — вот-вот клюнет. Тишина предутренняя кругом стоит. Не шелохнутся кусты. Но вот на середине озера всплеснулась крупная рыбина, за ней другая, и, как серебряный дождь, пошли гулять подъязки. Только и слышно «бульк-бульк!». И поплавок уже не лежит на воде, а уходит на глубину сразу же, как коснется плавающей на воде травы. Это надо самому видеть. А Перфил? Мне не раз казалось, что он чувствует красоту глубже, чем мы, хотя и говорит о ней с усмешкой: «Красота, мол, пустое место, польза нужна». Чего ж он тогда зайчишку спас и лося не уложил ради этой самой пользы?

Где-то рядом загудел мотор. Все ближе, ближе, и вот уже чья-то лодка сворачивает к нам.

— Э, да это Витек с Федулом. Ты вот скажи мне, что за мужик Федул? Никому худа не сделает. Выпить, на гармони сыграть, сплясать с бабой на пару — все его занятие. Ты знаешь, что он зимой отмочил? Нет? Да это все знают.

Подвыпил он как-то и прямо из магазина в отделение милиции и зашел. Оно, как знаешь, рядом. Там Семен, свояк его, дежурил. Пристал к нему Федул: мол, отстриги, стыдно по деревне ходить, один нестриженый остался, все мужики у вас перебывали. Тот как его ни уговаривал, а Федул одно: «Совесть, мол, замучила, не могу больше терпеть такого». И приди в это время начальник милиции. «Это еще что такое?» — спрашивает. Федул и ему то же повторил. Уважил его начальник. Подстриг под машинку да еще штраф наложил. Баба утром мужика выкупила.

А с другой стороны посмотришь — позавидуешь: за что ни возьмется — фарт в руки. Таким людям легко по земле ходится. И опять — всю войну прошел без ранений. Заикой он стал после контузии. Жена две похоронки получила, замуж вышла, а он и после войны объявился не сразу. В плену был, во Франции партизанил, их орденом награжден. Так и зовут «партизаном». Не растерял веселья. Душу мужик сохранить сумел.

Лодка подошла к нам.

— П-привет! — Федул поднял руку. — Заворачивай к избе. Чай пить будем.

— А может на бору? Тепло, сухо, — сказал я.

— Чайник с собой?

— Ага!

— Можно и тут. Мы не прочь.

— Какие новости, Витек? — спросил Перфил племянника, сидящего за рулем.

— Тетя Фроня шанег прислала, масла, сахару. Спрашивает, чего надо еще. Скоро ли приедешь?

— На днях загляну. А больше ничего?

— Нее! — но глаза у Вити смеялись. И он чего-то не договаривал, прикрывая собой мешок с продуктами.

— Выкладывай бутылку, тоже мне хитрец. Мужик я ей или нет!

Чай крепкий, припахивающий дымком, взбодрил нас.

— А ты-то зачем? — спросил Федула Перфил.

— Я-т-т-то? На вас посмотреть и себя показать. На голубанов посидеть.

— Их нет еще.

— Нет, так будут. А вон что? — и он махнул рукой куда-то в синее без единого облачка небо.

— Вон! — подтвердил Витя. — Над самой водой. Кто это?

— Никак и впрямь голубаны. Первые. Дождались… — Перфил снял с головы шапку и положил ее на колени.

Над рекой шли табуны крупных, сизоватой окраски, белобоких уток.

— Они! Дождались голубанчиков. Теперь и трава быстро в рост пойдет. Ее время подошло.

— Как там в редакции? — спросил я тем временем Федула.

— Все то же. Редактор до полуночи пыхтит, все передовые пишет, во-от такие, — и развел руками, — аж с лица осунулся.

— А тебя не сокращают?

— Лошадка редакции выгодней, чем машина, везде на ней проедем.

— Да-а-а!

— Может, на сенокос с нами махнешь?

— Можно и на сенокос. Горбушу держал в руке, — ответил я Федулу.

— А я-то думал, кого бы в помощь прихватить, чтоб Гнедко зимой сытым был.

Так, ведя житейские разговоры, перебрасываясь шутками, мы просидели еще с часок, пока Перфил не сказал:

— Не пора ли нам на огнище? Сидеть, Витек, придется сегодня в лодках. Надо веток нарубить, чтобы прикрыться. Голубан не острохвост, он большую воду любит.

Вот и дождался я голубанов, как у нас зовут морскую чернеть, одну из самых красивых морских уток.

Вечером Перфил посоветовал мне спрятать лодку в большом ивовом кусту посреди разлива. Лёт начался рано. И какой! Стая за стаей шли. Но к манихам голубаны садятся осторожно. Прежде чем сесть на воду, они сделают облет по два-три круга и лишь потом резко планируют вниз. Одна из таких стай, видно заподозрив неладное, долго кружилась над кустами, где была моя лодка, и спустилась так низко, что мне казалось, словно ветер поднялся; ветки, которыми была прикрыта лодка, начали шевелиться. Покружились и так же быстро пролетели дальше. Только и слышал свист крыльев «ш-ш-шшш!».

Не стрелял я в эту ночь. Просто любовался голубанами, не поднимая ружья, забывая, зачем я сижу тут, напевая про себя:

Таким талисманом стали для меня ее открытки. Отныне я верил, что, пока приносит их почта, все будет хорошо.

А утром, еще не успели мы собраться на огнище, как подъехал старшой. Михаил Иванович был не в духе.

— Тут никто мимо не проезжал? — спросил он, оглядывая с мыска окрестности.

— Лодок много проходило, а приставать никто не приставал, — ответил я. — Что-нибудь случилось?

— Паршивцы проклятые, пакостники, из-под носа сети тянуть начинают. Четыре перемета по сто метров исчезли. Не иначе как под утро. Мы тоже на голубанов сидели.

— Не у Березовой виски сняли?

— Там! Видел кого?

— Я думал, это вы сети смотрите. За кустами не видно кто, — чистосердечно признался я. — Тихо так между собой о чем-то переговаривались, спокойно. На веслах откуда-то подъехали.

— Они, Семеновы, больше некому. Схватить бы за руку проклятых, да не можем. Сначала трясли сетки, осторожно так, незаметно, потом рыбу стали, чтоб не распутывать сети, ножом вырезать, а теперь переметы своровали. Они, больше некому.

— Если они, то далеко не уехали. Любят у Прокопая стоять. Лодка-то вроде там есть. На мысочке стоит, — сказал Перфил.

И мы на трех лодках махнули к Прокопаю.

Братья сидели у костра.

Это были рослые, кровь с молоком, молодые ребята, косая сажень в плечах. Они пили чай. Рядом с костром лежала пустая бутылка из-под водки, в лодке манихи, ружье. Как бы случайно оглядев лодку, Михаил Иванович заметил, что с чучелами они и не сидели. Но ничего и другого, подозрительного, в лодке не было. Выехали ребята на охоту — и выехали. На воскресенье. Почему бы не отдохнуть? Погода-то стоит какая, прелесть!..

— Чаевничаем?

— Да вот сидим, гутарим, куда податься с манихами. Вы тут места, которые получше, давно заняли, — ответил старший, с которым я уже встречался. — И караулки сделать негде.

— Давно приехали? — спросил Перфил.