Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

И я начинал с этого, тоже давил мелкий галечник подошвами нерпичьих тобоков — легких и теплых, незаменимых для рыбака сапог без каблуков, каких сейчас и не шьют. Силился удержать тяжелый сносимый течением невод. Бечева в плечо, как нож, врезалась. Люди из лодки невод выметывают, плывут по течению, распевая песни, а ты стой на берегу и следи за поплавками. Хорошо, если их видно. А когда темнота?.. Тонут поплавки, значит, нужно отпустить немного; сбились в кучу — подтянуть. Смотри в оба, рыбу у берега не пропусти и с глубины сумей прихватить. Иначе труд всей бригады впустую. Кто-то семгу, сильную, серебристую, синеватую, блестящую, как русский самоцвет, в матице багрит, а ты собирай веревку, невод полощи…

Самый незаметный человек в бригаде бережничий.

Так бы и прожил Игорь, как многие из нас, у неприветливого, но щедрого моря, да война все изменила. Добровольцем ушел в плавсостав. Подорвался на мине. Попал в морскую пехоту после госпиталя, в разведчики… Снова госпиталь… Домой вернулся чуть живой. И пилюли глотал, и хвойные ванны принимал — от разных болезней помогают, и всякие там домашние растирания делал по советам бабок, что себя считают выше профессоров. Поднимется на ноги, порадуется с месяц — снова вызывают санитарный самолет.

Увезли его однажды в городскую больницу, и не вернулся. Думали, что случилось, а парень женился. Припала к сердцу белокурая медсестра. Длинная коса и черные, крупные, как смородина, чуть раскосые глаза… Здоровье на поправку пошло. Смеялся: мол, домашний доктор объявился — вот и результат, давно надо было так сделать. Смех смехом, а любовь чудеса творит. Так было и так будет.

Друзья помогли устроиться на работу в рыбную охрану, не жить же в таком возрасте на пенсии.

Курсы прошел, тьму разных книг с учеными терминами прочитал, взглянул по-новому на свой край, что раскинулся от Баренцева моря до Урала. В управлении работал, но не по душе ему это было.

— Люди стараются, а ты под ногами путаешься, только мешаешь, — не раз говаривал он, возвратясь с проверки участковых инспекторов.

Нужно было кого-то послать на нерестовые реки. Устьянка глухая провинция, не каждый согласится поехать. А человек там нужен знающий, имеющий опыт, инициативный.

— Кого послать? — думал начальник управления.

— Меня! — ответил на его вопрос случайно зашедший в кабинет Замлилов. — За своего сойду. Родственники там живут.

— На ловца и зверь бежит! — Жуков улыбнулся в отвисшие седые усы, за которые его прозвали моржом. — Нет, братец, не рассчитывай. Где еще кавалера двух орденов Славы найду? Поближе к себе держать надо: весу придаешь!

Ордена лежат в шкатулке, вырезанной Игорем из бивня мамонта во время вынужденного отдыха в больнице. Может, с этой шкатулки и началась любовь: Фане понравилась резьба, а когда оказалось, что шкатулка вырезалась для нее, целый вечер просидела у койки.

Лежат ордена вместе с брошками, запонками, иголками; не любит Игорь вспоминать о войне — тяжким, кровавым трудом она обернулась. И на жизнь он смотрит как на постоянный труд. Может, потому и поручал ему Жуков самые запутанные дела? Может, потому и не хотел отпускать на отдаленный участок?

Пришлось повторить просьбу дважды, письменно. Лишь через месяц в углу заявления появилось «Согласен».

Больше недели добирался Замлилов до Устьянки. Морем, рекой, чуть ли не черепашьим шагом. Клочья ночного тумана висели над рекой, когда пароход, однопалубный, старый, приткнулся к дебаркадеру. Пассажиров мало. Зато на берегу плотным кольцом стояли старики, одетые, несмотря на тепло, в дубленые полушубки. Женщины толпились, все в плисовых кофтах с высоким воротом и суженными плечами, в сарафанах до пят, какие носили на Руси лет триста назад.

«Нашим кралям по три платья вышло бы из одного, — подумал Замлилов. — Богатая одежка. И чего это люди в такую рань сбежались?»

Так встречают в Устьянке каждый пароход. От старинки традиция осталась, от чердынцев.

Купчиху Чердынь, чьи баржи в давние времена спускались к Устьянке около петрова дня, забыли, а привычка жива. И как не сбегать на пристань, если там и знакомых встретишь, и новостей целую охапку домой приволокешь (будет о чем с соседками посудачить), и вовремя узнаешь, какие товары в райпотребсоюз закинули, чтобы не прозевать. Всего как будто хватает нынче, а очереди у раймага порой с четырех часов выстраиваются, особенно когда на прилавок выкидывают резиновые сапожки. Любят в них щеголять сельские модницы. Кофточка чуть не лопается, чулочки капроновые, на плечах старинный расписной платок, а на ногах блестящие сапожки. Идет востроглазая по улице, на себя нарадоваться не может: какая красивая, какая пригожая!

Игорь в нерешительности остановился у пристани. Оказалось, родные живут далеко от райцентра. Демобилизованный солдат, случайный попутчик, угловатый, широкоплечий парень, который всю дорогу ехал молча, сказал улыбаясь:

— К нам пойдем? Тут недалеко!..

— Спасибо. А гостиница есть?

— Есть худящая, — из толпы ответил Замлилову щуплый старикашка в нагольной малице без капюшона, заменяющего зимой шапку. — Не суйся туда, местов нету. Если и пофартит, клопы с потрохами сожрут.

Старик встал с камня. Постукивая палкой, пошел рядом с Игорем, расспрашивая, откуда, зачем приехал, большая ли семья.

Поднялись на горку.

— А ты, голубь, не здешний, видать. Зайдем чайку с дороги попить.

Давно ли, кажется, приехал Замлилов в Устьянку, а уже знакомых полно, жмут руки, желают доброго здоровья.

Мимо, разбрызгивая грязь, оставшуюся после ночного дождя, пронеслась грузовая машина. В кузове, держась за плечи друг друга, простоволосые, в легких платьях, смеялись и пели девчата.

«На силосование бросили. Не до рыбы теперь райисполкому», — решил Замлилов.

Неподалеку от инспекции гудели подвесные моторы: Николай со своим другом «лечили» карбюратор.

Пекло. Омытые ночным дождем, зеленели луга за Сулой. Под кручей, задевая лапками воду, вились береговушки. И по всему берегу бегали голышом мальчишки, плескались, ныряли с лодок, стоявших на якорях, грели на солнце черные спины. Зуб на зуб не попадает, а из воды не выгонишь.

«Ветер к солнцу в гости за тучами пошел! — подумал Замлилов. — Как повернет обратно — жди ненастья».

Он прибавил шагу и свернул к большому желтому дому, где красовалась вывеска «Райисполком».

Плоскодонка, длинная, узкая, в два набоя лодка, медленно движется против течения. Она только с виду утлая, а приглядись — незаменима на горных речках: груза много вмещает, управлять легко.

— Скоро проскочим. Лишь бы шпонка не полетела! — Рука Николая, лежащая на руле, начинает отекать, глаза устали смотреть на искрящиеся перекаты, а тут еще шпонки отказывают через каждые пять минут.