Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

Тишина. Только семга бухает в ямах. Это лишь начало. Лосось пойдет густо, когда ливни ударят, грозы, когда ветер начнет играть на Печоре белыми гривами волн.

Кажется, на первый взгляд, у рыбинспекторов только и занятий подкарауливать кого-то, составлять акты, штрафовать. Я тоже раньше рукой в их сторону махал: ни за что зарплату получают. Оказалось, есть у них дела посложней.

Крупная рыба старается уйти из невода в большую воду, то через верх махнет, то под хобот сунется, то дырку найдет, а когда нет ее — напролом. Гляди в оба, рыбак! А рыбинспекторы? Их дело на рыбацкое похоже, только чаще возвращаются пустыми.

Замлилов понимал: штрафовать каждого проку мало. Наказания обычно дают противоположный результат, озлобляют людей. Но и обойтись без них нельзя — человек должен отвечать за свои поступки. И хотел бы Игорь заняться организационной работой, но в столе снова скопилась куча протоколов.

Шишелов отличился. Как начался ход рыбы, он даже пробки водочной не понюхал. Подтянулся. Посвежел. На его бесцветном лице появилось подобие улыбки.

Начальник инспекции успокоился: одумался мужик!

Сняв телефонную трубку, Игорь позвонил в школу, попросил Чуклина, того самого, что в подвесных моторах знает все винтики, дружка Николая Торопова.

Чуклин зашел под вечер. Среднего роста, за тридцать, он выглядел застенчивым мальчишкой. Розовощекий, тише воды, ниже травы, из прирожденных добряков, на все смотрящих спокойно.

Однако не мотор, который постоянно барахлит, интересовал сегодня начальника инспекции.

В субботу Кирилл Чуклин забежал к брату, чтоб пригласить на рыбалку. Брат работал в колхозе трактористом, только успел сбросить замасленный комбинезон, умыться. Какая, говорит, рыбалка, когда коленчатый вал полетел, на капитальный придется ставить машину.

— Напарника нет, — упрашивал Кирилл. — Поедем.

А вечер выдался тихий, не сидится дома.

— Ладно. Едем, — брат утер полотенцем лицо. — С зельдевкой?

Помялся Кирилл, подумал и согласился.

— С зельдевкой так с зельдевкой. Главного вроде не видно. Может, не попутают?

Заметали, сидя напротив села, — пусто. В азарт вошли. Около устья Сулы сделали замет… Костер развели. Уху из сигов сварили. Засиделись. И попались на глаза Шишелову; сеть у них недозволенная, воды заповедные.

— Вы-то, Кирилл Васильевич, знали об этом? — спрашивал сейчас Замлилов.

— Знал!

— Сеть конфискуем. Штраф пятьдесят рублей уплатите в банк.

Чуклин мял в руках соломенную шляпу. Замлилов молча оформлял документы. Когда разговаривать стало больше не о чем, учитель глуховатым от волнения голосом попросил не писать в газету, в райком не заявлять.

— Я сам скажу!

— Коммунист?

— Недавно из кандидатов перевели.

— Нехорошо получилось!

— Понимаю… Не повторится такого больше, — Чуклин остановился у порога.

— А вы на Подъелочном не рыбачили? — отрываясь от бумаг, поинтересовался Игорь. — Я слыхал, там крупные щуки берут. Вот бы махнуть.

— Во какие!.. — Чуклин удивленно взглянул на сидящею перед ним человека, который гладил ладонью досиня выбритый подбородок, и развел руками, показывая, какие щуки водятся в Подъелочном.

— Скиньте немного, Кирилл Васильевич!

Учитель сбавил размер щук, но все равно они были больше стола — непойманная рыбина всегда крупна.

— Где оно тут? — Замлилов разложил на столе карту.

Карта была точной, но без названий. По ней уже успели погулять цветные карандаши Родышевцевой. Красные, синие, желтые кружочки, треугольники, крестики, пирамиды, квадратики… Такой Чуклин еще не видывал, кроме как у школьников.

Озеро он нашел без труда — с детства там рыбачил, мог сказать не только, какая рыба водится, но и в каких местах, где впадина, где отмель. Для настоящего рыбака это великое дело. Где искать курносого толстобокого язя, не знающего, куда деть свои силы в летнюю пору? В курьях вода хорошо прогревается. А старую, с зеленым мхом на лбу и спине, щуку? У кромки осошника. Нежную, плохо переносящую летний зной пелядь? На глубоких ямах ее ищи. Две-три сажени сетки такой улов дадут, что и стометровой капроновой не возьмешь. В наших местах лов сетками еще разрешают, лишь бы не больше сорока метров было.

Просидели начальник инспекции с Чуклиным над картой часа три, обо всем поговорили. Расстались друзьями, словно и не было того, с чего начался разговор.

Только ушел Чуклин, вернулся со склада Шишелов. Он был чем-то недоволен.

— Поотбирали сети, а куда их деть? Круглые сутки на работе, а все нехорошо, — бормотал про себя Егор.

— Расскажи-ка лучше, кого задержал. Фамилии ни о чем не говорят, — попросил начальник. — Иван Быстров не из той компании?

— Как вам сказать, — помялся Шишелов. — Шатай-валяй мужик. Из зятьков он. А насчет компании… Едва ли. Сетей не имеет.

Сколько лет с войны минуло, а бабы по деревням все бедствуют. Кто ни приедет, приголубить стараются, пуская в ход все свои чары. Даже к знахаркам ходят, травы какие-то по лесам для присухи ищут. Черт объявись — и того оженят.

И смешно порой и горько!..

Приезжие — народ избалованный, понимающий: нет мужика — нет хозяйства. Им бы лишь перезимовать в тепле и весной снова податься куда-нибудь. А бабы рады… Таких молодцов у нас зятьками зовут.

Есть тут такой Быстров, парень с бегающими глазами. И походка разболтанная, словно туловище на шарнирах. Уже виделся с ним Замлилов. Встретил на берегу около лодки, в которой лежала рыба — сиги. Сетей, правда, не оказалось.

— Ваша работа? — спросил Игорь, брезгливо окинул взглядом телогрейку, рваную, давно не стиранную; из кармана торчало горлышко бутылки.

«Из колонии недавно», — подумал он.

— Я-то при чем, гражданин начальник? С тракта иду. Перекиньте на тот берег.

Мало ли лодок стоит на берегу. За сеном приезжают, за пачей — ветками ивняка для кроликов, удить на озерах, за смородиной. Без хозяина не конфискуешь. Но Замлилов решился взять лодку на буксир: найдется хозяин — придет. Посудина как-никак сотню стоит, не меньше.

Когда причалили к берегу, Быстров ловко выскочил из лодки, присел на камень. Уголки губ у него дрогнули. Две кривые морщины спустились по скулам.

Морщины, если вглядеться, о многом говорят: такие бывают у людей озлобленных на все и вся…

— Значит, нет? — переспросил начальник инспекции у Шишелова. — Быстров сам по себе?

— Выходит, что нет, Игорь Николаевич.

— Кто же хозяин лодки, почему не приходит в инспекцию?

Шишелов умолчал об одном: еще до приезда Замлилова в Устьянку он не раз сиживал с Ивашкой Быстровым за одним столом, красной рыбой закусывал — тогда был ход «яровой» семги.

Одиннадцать актов. Одиннадцать штрафов за неделю. Как же отличить матерого браконьера от случайного, преступление от ошибки? С Чуклиным ясно; у таких рыбацкая кровь по жилам бродит, по ночам не дает спать, таким не рыба нужна, а у костерка посидеть. Разве настоящий браконьер станет напротив села огонь разводить и рассиживаться? Трудно людям менять привычный уклад, еще не раз встретятся Замлилову парни, хмельные от свежего ветра, от стука уключин и поплавков, качающихся на волнах. Эти войдут в рамки, по-новому жить начнут, привыкнут сдерживать себя. А те, неизвестные? Они иного склада. Ускользают из рук, как рыба из невода, пользуясь и темнотой, и тем, что катера инспекции тихоходы. У них наверняка на корме лодки две «Москвы» подвешены. Проморгали летом во время «яровой». Началась осенняя миграция лосося. Теперь не зевай! От берегов Норвегии семга за какой-то месяц промахнет тысячи миль, войдет в устье Печоры и, перескакивая через хомута омулевок, минуя ящики ставных неводов, от которых в низовьях деться некуда, устремится к таежным речкам на нерестилища.