Илья Константиновский - Первый арест. Возвращение в Бухарест

— Тсс! — сказал Раду и приложил палец к губам.

— Тсс… — сказал бульдог и на цыпочках вышел из комнаты.

— Тсс! — сказал Раду, закрывая дверь, и громко загоготал.

Я сказал, что не вижу тут ничего смешного, — пожалуй, еще придется из-за этого типа переезжать в другое место.

— Никуда не нужно переезжать, — сказал Раду. — Этот болван сегодня же раззвонит по секрету на весь этаж, что здесь поселились студенты-железногвардейцы, его закадычные друзья, и жильцы будут обходить нас за километр…

— А полиция? — спросил я. — Ты забываешь о полиции. Разве она не следит за Железной гвардией?

— Зачем? Сам Капитан [48] Кодряну — главарь Железной гвардии. служит у них осведомителем — зачем им следить за его сторонниками?

Ночью начался дождь, и мы долго лежали без сна, глядя на розовое от рекламных огней небо, в котором изредка мелькали слабые сиреневые молнии, слушая, как плещется вода в желобах, а на дне каменного двора в подвальном кабачке играет оркестр. Голос дизера [49] Ресторанный певец. пробивался как будто из-под земли: «М е л ь н и ч н о е к о л е с о в е р т и т с я, в е р т и т с я… П а к! П а к! П а к! С е р д ц е м о е с ж и м а е т с я. Ц а к! Ц а к! Ц а к!..» Мертвым глянцем отсвечивали исхлестанные дождем конторские окна. Только в одном, как раз напротив нас, по ту сторону зияющего чернотой дворового колодца, горел свет. Сквозь мокрые, запотевшие стекла видно было, как некто лысый и круглый, в очках сидит за секретером и усердно пишет. Он сидел там весь вечер и все время писал. Уборщица, приносившая нам постельное белье, маленькая и старенькая, очень серьезная, очень почтительная, сказала, что это господин Бутнару из семнадцатого номера. Он писатель и хороший человек, по ночам он всегда пишет; днем он спит или ходит по делам, а ночью пишет. Рядом с господином писателем живет господин Василиу, афачерист [50] Делец. , — тоже хороший человек. В пятнадцатом живет господин Паску, бухгалтер, очень хороший человек. Господин Георгиу из четырнадцатого любит выпить, господин Диоклециан из двенадцатого всегда кричит, но и они все хорошие люди…

Мы долго не могли заснуть и гадали, что за писатель Бутнару и о чем он пишет. Потом Раду ушел умываться и, вернувшись, спросил, верю ли я в привидения. «Ни в коем случае. А что?» — «Я тоже не верю, — сказал Раду. — А все-таки я только что встретил в нашем коридоре привидение. Хочешь посмотреть или боишься?» — «Абсолютно не боюсь», — сказал я и спрыгнул с кровати.

В полутемном коридоре действительно стояло привидение. Оно было в белом платке, белом дождевике, в блестящих резиновых ботах и держало в руках зонтик. На одутловатом, словно вывалянном в муке лице зиял красный рот, а глаза были тусклые, мертвые, как потушенные фонари. Привидение запирало ключом двери пятой комнаты и бормотало простуженным, ласковым голосом: «Спи, маленький… Я скоро вернусь… спи…» Заперев дверь, оно шумно высморкалось и, размахивая зонтиком, побрело к лифту.

Кто она? Мать Тудорела, который слонялся весь день по коридору и говорил, что мама спит? Почему она спит днем и бодрствует по ночам? И куда это она отправляется в такой поздний час? Я рассказал Раду о мальчике и спросил, что он о нем думает. Раду сказал, что теперь слишком поздно думать о всяких историях, завтра надо успеть побриться к девяти, когда придет товарищ из МОПРа. «Ну, это не беда, — сказал я, — ничего не случится, если Дим застанет нас небритыми». — «А кто тебе сказал, что придет Дим?» — спросил Раду и посмотрел на меня с таким выражением, как будто он знает больше, но не может сказать. Расспрашивать его в подобных случаях бесполезно, и я закрыл глаза.

Утром, ровно в девять, кто-то постучался в дверь. Раду бросил на меня многозначительный взгляд и кинулся открывать. Он был свежевыбрит, волосы смочены водой, а в последнюю минуту он даже нацепил галстук. Проделывая все эти приготовления, он таинственно ухмылялся, но я решил, что он попросту меня разыгрывает: надо же нам как-то развлечься в этой конторской дыре. Вот сейчас откроется дверь, и я услышу нетерпеливый голос Дима: «Вы все еще дрыхнете? Давайте что нибудь делать — уже десятый час!» Вместо этого я услышал женский голос, от которого у меня перехватило дыхание: в комнату вошла Анка Бабеш.

Я узнал ее сразу и по голосу и по платью, хотя оно было не зеленое, как тогда в лесу, а белое. Я быстро взглянул на нее… Она была удивительно красивая. Красивее даже, чем тогда в Банясе. И белое платье, как-то особенно ловко перехваченное в талии, замечательно шло к ней. И все-таки от нее веяло чем-то новым, не то холодом, не то грустью… Этого не было тогда, в первый раз.

Она торопилась и сказала, что зашла только на несколько минут договориться о связи — ей поручено заниматься нами вместо Дима. А Раду как раз был в ударе, острил, предлагал ей остаться, нам вот-вот принесут завтрак из «Капши» [51] Фешенебельное кафе. , и как-то само собой получилось, что она разговаривала только с ним. Когда она собралась уходить, Раду пошел провожать ее к лифту, а я подошел к окну, чувствуя себя совершенно несчастным.

Ну вот и конец, думал я, глядя на ярко-синий кусок неба, прочерченный черными дымящими трубами. Конец моим глупым надеждам… Конец иллюзиям… Сколько раз мечтал я об этой встрече! Как молил я судьбу все эти последние дни, чтобы произошло нечто невероятное и мы снова встретились. Однажды я даже рискнул зайти в библиотеку «Фундации», с одной целью — почитать о Шопене. Я просидел там весь день и узнал о нем все: и то, что в его сочинениях сквозь мягкий лиризм проглядывают образы гнева, ярости, кипучей борьбы, и что Шуман сказал о его мазурках: «Это пушки, спрятанные в цветах». Я узнал названия всех пьес Шопена; правда, я никогда их не слушал, но это не столь уж важно. Как радовался я, представляя себе заранее ее удивление, когда я выложу ей при первой встрече все эти сведения! И вот встреча состоялась. Да, вот я и встретился с Анкой, и все вышло совсем не так, как я ожидал. Она даже ни разу не посмотрела на меня. Вот и все. Вот и конец…

Я знал, что она будет теперь приходить к нам довольно часто, но это меня почему-то не радовало. Я знал и чувствовал, что она уже не та милая, веселая девушка, которую я встретил с месяц тому назад в шестом автобусе по дороге в Банясу. С ней что-то случилось, ее мысли заняты чем-то своим, загадочным и печальным…

И все-таки я теперь жил только ожиданием ее прихода.

Дни наступали и уходили, внешне как будто одинаковые, неподвижные, но полные напряжения, ожидания, тревоги. В те дни, когда мы не ждали Анку, я вставал поздно и долго лежал на кровати, слушая болтовню Раду, который уверял, что все идет замечательно. Вот мы, два члена студенческого революционного «ресорта», забрались под крышу этого поганого дома, нам и носа нельзя показывать на улицу, и денег у нас осталось ровно двенадцать лей, так что обеда сегодня не будет и завтра не будет, ужина тоже не будет. Но все это не имеет значения, потому что мы продолжаем помогать движению даже отсюда, из-под крыши, и плюем на шпиков, которые разыскивают нас, с высоты восьмого этажа. Вот газеты пишут, что Гитлер собирается проглотить Австрию, убийца венских рабочих Дольфус сам стал жертвой гитлеровских убийц и наступление фашизма продолжается по всей Европе, но даже из-за этого не стоит расстраиваться, есть ведь на свете СССР, в скором будущем даже у нас будет официально учреждено общество «Amicii URSS» [52] «Друзья СССР» (румынск.) . , в Бухарест приедет советский посол, перед королевским дворцом будет стоять машина с красным флажком, и, если нас не упрячут к тому времени, мы тоже увидим. Разве это не замечательно?