Николай Фомичев - Неожиданные люди

— Берегись! — весело крикнули в кухне.

Орлик отскочил к стене и в шутливом испуге замер, пропуская Эмму, которая с торжественностью пронесла и поставила на стол блюдо румяной картошки с мясом, приправленных зеленью.

— Фирменное блюдо Шугаевых, — улыбнулась она Виктору и устало опустилась на стул, — Садитесь. Валерку я уже покормила. Он в футбол гоняет…

Шугаев с Орликом сели за стол, и Орлик, потянувшись к бутылке, вскинул ее к глазам.

— О! Цинандали!.. Не возражаешь? — посмотрел на Шугаева и сам стал разливать вино по рюмкам, оживленно болтая. — Знаете, други, а ведь мой очерк о Королеве — помните, аппаратчик цеха У-2? — первое место взял на конкурсе. Конечно, все эти конкурсы — ерунда, а все же приятно. Сегодня редактор поздравил и чуть слезу не уронил: «Я так рад за вас, Виктор Саныч!» — Пародируя редактора, он мимикой и голосом изобразил наигранную искренность, рассмеялся, покрутил головой и шлепнул себя по колену.

Эмма с дружеской усмешкой взглянула на него поверх поднятой рюмки:

— Ладно уж. За твой успех, лауреат!

Орлик картинно выкатил грудь и сделал блаженную мину. Он пил вино мелкими глотками, смакуя и приговаривая:

— М-м! Питие богов… Умеют делать, умеют…

Шугаев собрался было заговорить о сегодняшней газетной заметке, но, посмотрев на Орлика, смолчал, подумав, что это только так, на первый взгляд, Орлик выглядит удачливым, веселым человеком, а если повнимательней вглядеться, увидишь и горестно опущенные уголки рта, и наступающую проседь в смолисто-черных волосах, и беспокойный блеск в живых глазах, и станет ясным, что все его манеры жизнерадостного человека не больше как обыкновенное бодрячество, скрывающее горечь постоянных неудач…

Орлик исколесил всю Россию, в каких только газетах не работал: от областной казанской до районной в каком-то сибирском далеко; года на два вообще уходил из газеты — в рабочие геологоразведки — и все это время писал. Писал он много, подвижнически, но вырваться из разряда «провинциальных» журналистов так и не мог. И когда Шугаев и года три назад обосновавшийся в здешнем же городе Орлик встретились и на радостях выпили, Виктор признался со вздохом: «Жизнь моя, старик, похожа на отчаянную гонку, на изнурительный бег. Вот уже сколько лет я ловлю удачу, рвусь, как в беге на дистанцию, вперед, вижу временами финишный аншлаг и вдруг начинаю понимать, что бег мой — бег на месте… И какая там разница: бездарь я или просто неудачник! Давай лучше шлепнем, старик!..»

И все-таки Шугаев верил в его звезду.

— Сегодня я бы не возражал выпить чего-нибудь покрепче, — сказал Шугаев.

Орлик живо обернулся:

— Случилось что-нибудь?

— Разве не слышал? Пломбы ведь сорвал Гребенщиков.

— Опять пылят?! — вскрикнул Орлик, словно даже радуясь.

— Пылят, — вздохнул Шугаев.

— Какие пломбы? — посмотрела на Шугаева Эмма. — Что там у тебя стряслось, Митя?

Он редко посвящал жену в служебные передряги.

— Видишь ли, — с насмешливой улыбкой стал объяснять Орлик, — Дмитрию надоела мирная жизнь, и он решил схватиться с управляющим трестом Гребенщиковым: взял и опечатал цементный завод — там несколько случаев силикоза обнаружено, — Орлик ухмыльнулся и прищурил глаза. — А Гребенщиков только пальцем шевельнул — и пломбы полетели, как в мультфильме: пах — и нет!

— Ну и самодур ваш управляющий, — сказала Эмма.

— Да какой он самодур? — качнул головой Орлик. — Просто человеку строить надо, а Дмитрий хочет, чтобы он закрыл цементный завод, но это же ахинея!

— Почему ахинея? — удивилась Эмма.

— Потому, что закрой Гребенщиков завод — сроки строительства полетят ко всем чертям. А за такое дело всыплют ему по первое число, могут даже с работы снять.

— Что же ты собираешься делать? — спросила Эмма.

Шугаев пожал плечами.

— Как что? — с серьезным видом сказал Орлик. — Например, он может… штрафануть Гребенщикова, — и, сделав выразительную паузу, хохотнул, — на десятку! На большую ведь сумму им не разрешают штрафовать.

— Тебе бы только поерничать, — нахмурилась Эмма. — Нет бы помочь другу. Ты же пресса!

Сегодня она казалась Шугаеву особенно молодой. И в который раз Шугаев удивился, как это Эмма за долгие годы нелегкой семейной жизни и нервной работы учителя сумела сохранить ту милую женственность, которую он так любил в ней. «Вот уж тут мне действительно повезло», — подумал он растроганно.

— Любопытно, а что бы сделала ты, окажись на месте Дмитрия? — с иронией допытывался Орлик. — Только не забудь, что Гребенщиков — один из самых влиятельных людей в городе, да и не только в городе. Он вон на свое летие орден отхватил!

— Я? — серьезно посмотрела на Орлика Эмма. — Да я бы… я в суд на него подала!

— Ой, держите меня! — Орлик откинулся на спинку стула, и плечи его затряслись от смеха. — Вот что значит женский ум, Дмитрий, — покачал он головой.

— А что, это мысль, — с улыбкой поддержал жену Шугаев. — Кстати, должен тебе сказать, что по статье сто сорок Уголовного кодекса виновный в нарушении правил охраны труда может быть приговорен к тюремному заключению… да-да, на срок до трех лет.

— А ты сперва докажи его виновность. У него найдется тысяча оправданий.

— Митя! — спохватилась Эмма. — Хозяин называется. Что же ты не наливаешь?

Шугаев с покаянной поспешностью стал наполнять рюмки. И странно, то ли от разговора, то ли от хорошего вина тяжесть, весь день лежащая на душе, вдруг стала отпускать его, и, обращаясь к Орлику, он вполне дружелюбно, без всякого желания укорить спросил:

— Послушай, Виктор, а какого дьявола ты дал заметку в газету?

— Какую заметку? — не понял Орлик.

— О цементниках…

— Ах, эту! — Орлик небрежно усмехнулся. — Это так… дежурная заметка. Позвонили из парткома треста, попросили отметить ребят… — И, встретив укоризненный взгляд Эммы, которой Шугаев показывал эту заметку, обиженно заморгал глазами. — А что тут такого? Ребята потрудились дай бог! Почему же их не похвалить? Похвала нужна, как смазка для колес…

— Для них куда полезней был бы фельетон, который ты грозился написать, — сказала Эмма. — Как ты его собирался назвать? «Пыль и план»?

— Да ладно вам, старики! Что вы на меня напали? — Орлик развел руками. — Фельетон… фельетоном, я его сделаю. А заметка — сама собой…

— Эх ты, Аника-воин! — рассмеялась Эмма, вставая. — Пойду приготовлю кофе.

— Кофе — это замечательно! — воскликнул Орлик, но по его лицу пробежала тень беспокойства. — Ну что, старик, шарабабахнем?

Он чокнулся с Шугаевым, прислушался к жалостливому звону хрустальной рюмки и, уже не смакуя, выпил. Потом вскочил и, сунув руки в карманы своих светлых брюк с четкими стрелками, заметался по комнате, от стола к балконной двери и обратно.