Николай Фомичев - Неожиданные люди

Временами, охваченный приступом душевной усталости, он думал: вот так работаешь, работаешь, а тебя вдруг — хвать! — и свалит какой-нибудь недуг, как случилось с его другом, тоже управляющим трестом, Маркеловым. Уж на что был Маркелов крепкий мужик — ни разу у врачей не бывал, — а и тот спекся. Стукнул инфаркт — и нет человека, из кабинета увезли. Павел Павлович ездил хоронить приятеля и, когда в иную бессонную ночь представлял, что и его вот так же может хватить кондрашка, — его охватывал страх, и он боялся не дожить до той заслуженно-покойной южной жизни, о которой мечтал теперь все чаще.

Но если бы ему сказали: спасибо, Павел Павлович, за доблестную службу, ступай на отдых, или предложили бы, из самых человечных побуждений, место поспокойней, он бы возмутился…

Вся его биография сложена была так добротно-правильно, как складывается дом по чертежам хорошего архитектора. Фундаментом его биографии было вступление в колхозную ячейку комсомола: это там, в ячейке, в борьбе с кулаками и подкулачниками, воспитал он характер бойца. Первому этажу своей биографии молодой Гребенщиков обязан был Магнитострою, где силою рук своих, умноженных на характер, завоевал он право называться знатным бригадиром. Павлу Гребенщикову не страшны были ни голод, ни холод, ни изнурительный труд по колено в бетонной смеси, в любую погоду: в иссушающий зной, в свирепый буран и в жестокий уральский мороз, когда ладони, коснувшись арматурного прута, оставались без кожи, — и если на стройке случался прорыв, первой бросали туда железную бригаду Гребенщикова.

Битва на Волге, где офицер Гребенщиков под шквальным огнем наводил переправы и где ему посчастливилось остаться живым, стала вторым этажом биографии.

Третьим было участие в восстановлении разбитого Сталинграда. С энтузиазмом магнитостроевца ринулся Гребенщиков в работу. Не хватало материалов, машин, не было умелых людей, и приходилось так: Гребенщиков собирал очередную партию рабочих и кричал: «Кто держал когда-нибудь в руках топор, выходи! — будете плотниками… Кто хоть раз сумел обмазать глиной хату, выходи! — будете штукатурами!..» И через несколько лет на истерзанном волжском берегу кварталами встали жилые дома, протянулись асфальтовые ленты дорог, зазеленели купы молодых деревьев, и не один из этих кварталов был поднят волею начальника СМУ Гребенщикова.

Четвертый этаж биографии сложился в годы строительства на целине, где Павел Павлович уже руководил трестом.

А пятый… пятый начат был десять лет назад, когда окончивший инженерные курсы Гребенщиков был назначен сюда, в этот «бурно растущий» город Приволжья. Первую очередь химического комбината Гребенщиков построил досрочно и вместе с другими был награжден за это орденом Ленина. Так что Павел Павлович пока не собирался сдавать своих боевых позиций. Он чувствовал в себе довольно сил, чтоб тянуть громоздкую машину стройки. «Если бы поменьше было тех, кто портит кровь», — подумал Павел Павлович, с досадой вспомнив о Шугаеве. Да разве он, Гребенщиков, не понимает, что цементный отслужил свое? Но это же идиотом нужно быть, чтобы требовать закрытия завода сейчас, в разгар работ на РК! Не может быть, чтобы народный контроль стал на сторону Шугаева… Найденов умный мужик, он разберется, что к чему… Ну, на худой конец, пожурят его контролеры… Но, как ни успокаивал себя Гребенщиков, червячок точил ему душу, и было неспокойно, муторно на сердце… И вдруг какой-то внутренний голос вырвался наружу и сказал: «А там, в больнице, ведь силикозники… Они с твоего завода…» Тяжко вздохнув, Гребенщиков признался себе, что как ни крути, а дело дрянь и, начни контролеры искать виновных, пожалуй, и ему, Гребенщикову, тоже не поздоровится. Но он гнал прочь неприятные мысли, утешаясь тем, что скажет: «На будущий год я начинаю строить новый цемзавод, где пыли не будет», — и поставит точку на этом доле. Все же, собираясь на цементный, где за недосугом он не бывал уже года три, Павел Павлович надеялся придумать что-нибудь по части реконструкции.

Утро выдалось знойным, солнечно-жестким, как и во все эти дни. С приволжских степей в город врывался тугой, горячий ветер, насыщенный пылью, затягивал рыжеватой мглою небо, врезался в зелень растрепанных тополей и акаций, хлестал людей в лицо, в глаза, и тогда Шугаеву казалось, что это не степная пыль, а цементная. В тот день относимая ветром туча цементной пыли не заслоняла завода, и куст теснящихся друг к другу тупых, пыльно-серых силосных башен с прижатыми к ним понизу коробками кирпичных строений в сплошных изломах трещин напоминал среди окраинного пустыря старый, расшатанный невзгодами, но мощный в своей неприступности утес.

Спускаясь с пригорка, Шугаев заметил на дороге пыльный шлейф, тянувшийся за легковой машиной. Сверкая кузовом, неслась она к цемзаводу.

«Гребенщиков», — догадался Шугаев, и сердце его как-то вдруг отяжелело беспокойством.

Стального цвета «Волга», описав полукруг, тормознула у тамбура конторки. Распахнулась правая дверца, наружу показалась сначала грузная нога в сандалете, потом плечо, обтянутое чесучовым пиджаком, и, пригибая крупную голову, выбрался из кабины Гребенщиков. Следом по-спортивному ловко выскочил Найденов, коренастый брюнет в светлом костюме и золотых очках.

Из-за угла спешил к начальству Яков Петрович. Синяя спецовка его посерела от въевшейся пыли, сединой осел цемент на бровях, на небритых щеках, и от этого весь он походил на старого мельника.

— Что тут у тебя за бедлам? — ворчливо выговорил управляющий, с видимой неохотой пожимая руку Якову Петровичу. — Окна повыбиты, двери настежь — ветер гуляет кругом!

Подойдя, Шугаев поздоровался. Найденов улыбнулся ему улыбкой единомышленника и обменялся рукопожатием с ним и с Яковом Петровичем.

— Здрасть, — искоса глянул на Шугаева Гребенщиков и перевел сердитый взгляд на Якова Петровича. — Так в чем дело? Хозяин ты здесь или кто?!

Хмурое лицо Якова Петровича растерянно дрогнуло и вдруг упрямо напряглось.

— Сперва бы нужно в цехи заглянуть, — сказал он строптиво, — а после про окна-двери спрашивать…

— Давайте посмотрим, — примирительно сказал Найденов.

Гребенщиков повернулся и уверенным шагом двинулся к дверям помольного. Один за другим они нырнули в мутный проем, озадаченный Гребенщиков невольно приостановился у порога и, сменив походку, пошел через грохочущий цех, наполненный цементной взвесью, с осторожностью человека, попавшего со света в темноту. Следуя за ним, Шугаев видел снующие вокруг фигуры рабочих и нет-нет да косился на грузно-широкую спину управляющего со смешанным чувством неверия и надежды.

Во двор они вернулись с головы до ног выбеленные пылью и принялись отряхивать друг друга, Шугаев — Найденова, а тот — Гребенщикова.