Сарвар Азимов - Узбекские повести

— А куда Усман делся? — спросил он у жены, принимая из ее рук свой старый чекмень.

— Ушел, — ответила Гульсара, — за кетменем, говорит, пойду.

— А где наш кетмень? — удивился Мустафа.

— Говорит, такой ему не годится, очень легкий он для мужчины.

— Вот это уже хорошо, Гульсара, — Мустафа улыбнулся. — Хорошо, если он почувствовал себя мужчиной… А мой-то кетмень тоже не из легких. Слава богу, уже два года обрабатываю им землю. Кетмень у меня хороший, Гульсара.

— Вы уже пожилой человек, он молодой, — сказала старушка. — Ему нужен кетмень потяжелее.

— Ты правильно говоришь, Гульсара.

— Вы бы сперва хоть чаю попили, с утра ведь ни крошки во рту не держали.

— Чай потом, Гульсара, — сказал Мустафа. — Интересно, какой участок он собрался обрабатывать? Неужели клеверный? Клевер-то у нас еще совсем молодой, только три года, как засеяли.

— Нет, сказал, кукурузный.

— Тогда другое дело, если кукурузный, — сказал Мустафа. — Но мне все равно надо пойти.

Надев свой чекмень, Мустафа вышел из дома, взял кетмень и принялся обрабатывать кусочек земли под кукурузу. Земля была податливой, ее нетрудно было взрыхлять. Не прошло и пяти минут, как появился Усман с тяжелым, килограммов в пять, кетменем, который он взял у Ибадулло Махсума, и занял место рядом с Мустафой.

— Вы идите, дядя, — сказал он. — Один справлюсь.

— Я тебе не помешаю, Усман, — сказал Мустафа. — Ты будешь работать, а я буду следить, чтобы земля ложилась ровно.

Усман ничего не ответил. Он сел на межу, снял тяжелые кирзовые сапоги, закатал штанины до колен. Обнажились белые, как у больного, ноги. Кажется, это его смутило. Он поднял комочек сухой глины и начал его растирать. Бурая земля потекла сквозь пальцы мелкими струйками к ногам, но белизну не скрыла. Усман чуть покраснел и воровато оглянулся на Мустафу. Вдруг он резко вскочил, взял в руки кетмень.

— Не путайтесь под ногами, старик! Уходите домой, пока вас не обидели!..

Мустафа, волоча за собой кетмень, отошел на несколько шагов в сторону. Усман босыми ногами ступил на землю, поднял над головой кетмень и что было сил ударил… Кетмень вошел в землю до самого черенка. Усман легко бросил под ноги вывернутую землю. Работал он нервно, рывками и даже не заметил, как выросла целая горка земли. Мустафа неодобрительно следил за его работой и, как только Усман отодвинулся, подошел к горке и выровнял ее. Усман, поглощенный своей работой, даже не посмотрел в его сторону. Мустафа чуть осмелел, ударил тыльной стороной кетменя о твердую межу, проверил, крепко ли держится черенок, и взялся за дело. Но теперь Усман заметил его вторжение, поднял голову и прохрипел сквозь зубы:

— Уходите, дядя, уходите, худо вам будет!..

Пока Мустафа соображал как бы поскладнее возразить, к его радости, из дома вышла Гульсара с прялкой в руке и направилась в их сторону.

— Эй, Гульсара! — крикнул Мустафа. — Принеси нам воды!..

Усман еще какое-то время сердито смотрел на дядю, потом махнул рукой и снова взялся за кетмень. Больше он уже не цеплялся к Мустафе. Пришла старушка с кувшином воды.

— Пора бы уж тебе жениться, Усманджан, — сказала она, присаживаясь на меже. — Вон как ладно работаешь, можешь две семьи прокормить!

Усман действительно работал с увлечением. Но, услышав слова Гульсары, резко обернулся и сказал, не скрывая раздражения:

— Хватит ворчать, слушать тошно.

— Нет, не хватит, — вдруг заявила старуха с несвойственной ей смелостью. — Что, так и будешь ходить бобылем до судного дня? Должен же ты жениться!

— Хватит, я сказал!.. — Усман отложил кетмень. — Я женюсь лишь на том свете, и то после судного дня! Ясно? Или повторить еще раз?

Старушка надулась. Нижняя ее губа отвисла от обиды. Мустафа стал беспомощно озираться по сторонам, не зная, кого из них осадить, жену или Усмана.

— Сидела бы себе лучше дома, Гульсара, — Мустафа решил Усмана не трогать. — Иди, свари нам похлебку.

Гульсара ушла, шмыгнув носом, — сильно обиделась.

— Ты не сердись на нее, Усман, — сказал Мустафа. — На, бери свой кетмень.

Вдвоем они опять взялись за работу и быстро, в какие-нибудь полчаса, разрыхлили почти весь участок. Присели на межу передохнуть.

— Дайте-ка, дядя, ваш платок… — попросил Усман.

Мустафа снял с пояса свой шелковый платок, передал Усману.

— Почему вы меня избегаете, дядя? — спросил Усман, вытирая со лба пот. — Я же не прокаженный какой. Или вы меня боитесь?

— Обидеть тебя боюсь, Усманбай, — признался Мустафа.

— Обидеть меня невозможно, — сказал Усман. — Я же веселый человек.

— Вот что, Усманбай… — начал Мустафа. — Ты у меня один-единственный, и за сына, и за дочь…

— Я не баба, дядя, — перебил его Усман.

— Ты не возражай, Усманбай, я это так, к примеру, — сказал Мустафа. — Старуха права, тебе надо жениться, хватит в холостяках ходить.

— Нет, дядя, я сперва съезжу на Сырдарью, — сказал Усман. — Попробую на бахче потрудиться, выплачу все долги… И вам долг верну… Если уж опять сорвусь, то останется мне только тюрьма, там хоть кормят бесплатно.

— Ну, зачем, зачем же ты меня унижаешь, Усман? — Мустафе вдруг стало страшно обидно. — Разве я тебе говорил о каком-нибудь долге? Не обижай так меня, я тебе не враг! Почему ты без конца твердишь о своей Сырдарье? Неужто не найдешь кусок хлеба здесь, на родной земле?

Усман метнул на дядю быстрый взгляд. Слова Мустафы, кажется, подействовали на него, и он чуть смягчился.

— Хорошо, дядя, я останусь здесь, — согласился он. — Наверное, мне придется жениться на бывшей жене Юльдаша.

— Нет, нет, она не годится, — испугался Мустафа. — О ней всякое говорят, я не хочу ее судить, но она тебе не будет хорошей женой, Усман. Ты сам, наверное, слышал, что о ней болтают?

— Ну и пусть болтают! Ведь мы с ней как раз друг другу под стать. Какое запястье, такой и браслет!..

Усману самому понравилось это сравнение, и он громко расхохотался.

— А баба она мировая, дядя!.. — продолжал Усман. — Я ее видел в позапрошлом году, на выборах. Вот стерва! Сказала, будто я не имею права избирать! Ну и я соответственно, мол, уже три года как не обжигаю кирпичи и имею право не только избирать, но и жениться. А она мне будто в ответ бедрами так и виляет. Смеется, чертовка, и с томненьким таким видом спрашивает: «А на ком это вы, миленький, жениться собираетесь, не на чужой ли?»

— И ты сказал, что на ней женишься? — с опаской спросил Мустафа.

— Нет, дядя, я не дурак. Я вообще стараюсь о бабах поменьше думать. Тогда я немножко выпивши был, но не сказал, что на ней женюсь.

— Она тебе не пара, Усман.

— А подыгрывать она умеет. Лихая бабенка!