Кузьма Чорный - Третье поколение

— Ничего нам не смешно.

— Я старый человек, я многое видал на своем веку...-

Портной задумался, что-то вспомнил и подошел к Зосе. Дети собирались слушать вторую сказку.

— Знаете? Хотите новость услышать? Но только вы никому больше не говорите, так мне Нестерович сказал. Помните Степуржинского, который в вашей стороне жил, возле леса? Так вот — он здесь, а фамилия его теперь Наумысник, Удрал сюда от раскулачивания, А тут работает хорошо. Правда, есть на него подозрения... но это, говорит Нестерович, надо доказать, а так бросаться людьми мы не можем.

— Здесь? Он? Под другой фамилией?

— На мой взгляд, Нестерович больно уж деликатный человек. Как можно так сразу перестать плохо думать о Степуржинском, когда у меня самого мысли о нем из головы нейдут! Нестерович говорит мне: никому об этом не рассказывай, работай... Я так было и хотел. А сего­дня под утро, когда не спалось, думал, думал и вспо­мнил. Меня будто огнем обожгло! Я и шел сейчас к Не- стеровичу — рассказать, да вот дома не застал.

— А что вспомнили?

— Давно уже казалось мне... Но каждый раз ду­маешь: а может быть, недоглядел, мало ли что. Однако сейчас полагаю, что и в самом деле правда.

— Что и где вы видели?

— Когда я шил кожухи в вашей стороне, кажется, это было в последний раз... Хотел я однажды переноче­вать у этого самого Степуржинского. Подошел я к его хате, а там незнакомые люди. Помните, я тогда у вас ночевал и рассказал вам об этом, а вы мне сказали, что Степуржинского здесь давно уже нет. Я тогда в его хате, сквозь замерзшее стекло, увидал большую компанию, за столом полно людей, ужинают, едят горячую картошку, из миски пар — прямо в потолок. А к столу подает зна­комая, показалось мне, женщина. Какая? Жена здешнего Степуржинского. Тоже кулаки были, богатеи! И тоже от раскулачивания удрали. Почему же мне не думать, что это они, свояки, поменялись хатами под чужими фа­милиями? Те — сюда, а здешний — туда. Мне тогда пока­залось, что это как будто она, жена здешнего... Да толь­ко, подумал я, с чего бы это ей тут быть? А сейчас, когда дело так обернулось...

— Идите и расскажите об этом Нестеровичу. Но больше никому не рассказывайте!

— Конечно, расскажу Нестеровичу!

Таким образом, к сведениям Нестеровича о Наумыснике прибавилась в этот день новая деталь. В тот же вечер он говорил об этом с уполномоченным по охра­не строительства. Хотя прямых доказательств и не было, но Наумысником стали интересоваться и те, кто в свое время вел следствие по делу Михала Творицкого.

Сам же Наумысник пребывал в тревоге. Он каждый день как будто спокойно приходил на работу, но на са­мом деле с большим волнением думал о том, что здесь уже известна его настоящая фамилия. А если так, то почему же кое-кому не догадаться и о деле, в которое он замешан и завершения которого с таким нетерпе­нием ждет? Ежедневно срывал он листок календаря, с тоскою думая о том, как медленно тянется время. На­умысник возлагал все свои надежды на осень. Сейчас он желал лишь одного: благополучно дождаться этого времени.

Он приглядывался и прислушивался ко всему, что делалось на строительстве. А по ходу строительства он мог многое предвидеть. Так, например, недели за три он предусмотрел, что вскоре потребуется новая партия рабочих, человек сто: в то время как работа продолжа­лась, началась постройка новых двух домов, и все сво­бодные каменщики оказались там. Между тем еще не начата была внутренняя отделка корпусов станции и жилых домов. Здание станции надо было подготовить к установке машин. Требовались монтеры и механики. А с осени предполагалось начать постройку второй оче­реди электростанции.

И действительно, через месяц после того, как портной узнал в Наумыснике прежнего Степуржинского, Нестерович начал набирать новых рабочих. Вместе с другими на работу нанялся некий человек неопределенной внеш­ности с документами крестьянина-единоличника в про­шлом, а затем монтера в одном глухом городке, отсюда не очень далеком, но и не близком. В таком же пример­но расстоянии отсюда находилось и село, в котором чело­век этот крестьянствовал. Людей с такими документами приходило и нанималось много. Да и видом своим чело­век был таков, что ничьего внимания не привлекал. Он казался работящим, простым, несколько, пожалуй, не­опрятным: конечно, человек привык к труду, родился и жил, быть может, в темноте, культура прививалась к нему нелегко. Работает он добросовестно, к любой ра­боте способен, а наработавшись, любит поспать. Зарабо­танных денег на ветер не бросает, покупает только то, без чего никак обойтись нельзя. Сколько ему лет — сра­зу не скажешь. Хорошо приглядевшись, можно заметить, что это человек средних лет, а, впрочем, может быть, он и моложе. Как бы там ни было, он вместе со всеми стал на работу и скромно трудился, подготовляя помещение электростанции к установке машин. Людей здесь рабо­тало много, и он ничем не отличался от других. Во время перерыва и после работы он обычно некоторое время сидит, бывало, на кирпичах либо на бревнах с са­мокруткой в зубах и приглядывается к окружающим его людям. Многие проводили свой короткий досуг так же, но у большинства это не было установившейся привыч­кой: сегодня посидит, завтра — нет. А этот сидел почти каждый день.

Приглядываясь таким образом к окружающим, чело­век этот однажды заметил Наумысника. Тот только что спустился с лесов. Человек кашлянул, и Наумысник оглянулся. От не лишенного наблюдательности глаза не могло бы ускользнуть, что по лицу Наумысника пробе­жала радостная улыбка. Однако это было лишь в пер­вый момент. Лицо его тут же приняло обычное выраже­ние. Он пошел своим путем. А человек спокойно докурил самокрутку, повел плечами, зевнул и отправился в ба­рак, в котором ночевал. На следующий день Наумысник снова проходил здесь и снова увидел этого человека. Он все так же сидел на кирпичах вместе с другими и ку­рил. А еще через день Наумысник сам подсел к нему. Рабочие курили, собирались — кто на речку мыться, кто — читать газеты, а кто — в клуб смотреть очередную постановку драмкружка. Наумысник выкурил папиросу, почесал затылок, потер рукавом лоб, громко зевнул: ох-о-хе-хе! Собираясь идти к себе, глядя под ноги, спро­сил без всякого интереса:

— Издалека, человече?

— Из-под Прокудовичей.

— Далеко.

— А сами?

Наумысник назвал местность. Оба помолчали. На­умысник плюнул себе под ноги и сказал, ковыряя в ухе:

— В Прокудовичи с нашей стороны девка была за­муж выдана.

— За кого это? Может, я знаю?

— А черт его!.. Я и сам не знаю. Цыбулевич какой-то, кажется.

— Может быть, Цыбульский? В нашей стороне не­сколько Цыбульских есть.

— А может, и Цыбульский. Какая разница...

— Цыбульский — у меня даже дядька есть, матери брат. А по отцу-то я Черпакевич.