Кузьма Чорный - Третье поколение

— Скажи пожалуйста! Ха-ха!

Было ясно, что Наумысник смеется над неотесан­ным дурнем, который зачем-то дядьку своего приплел и сам отрекомендовался. Какой черт спрашивал его об этом? На следующий день, идя с работы, Наумысник на том же месте повстречался со своим новым знако­мым. Он остановился, прикурил у него и, улучив минут­ку, шепнул:

— Ко мне в хату нельзя, знают, что я Степуржин­ский.

— Сукин ты сын, коли так! — отвечал тот. — Выдерж­ки у тебя не хватило...

— Я уже второй год каждый выходной день на охоту хожу. К этому привыкли. Завтра — выходной. Будь в ольшанике.

Наумысник ушел, а человек, сжав кулак в кармане, с озлоблением смотрел ему вслед. На следующий день они встретились в ольшанике. Там и пошел у них разго­вор в раздраженном и даже враждебном тоне.

— Ты думаешь, это тебе шутки? — сказал Наумыснику Черпакевич.

— Не думай, что я такой дурак.

— А я как раз так и думаю. То, что тебя здесь рас­кусили, простить нельзя! Понимаешь ли ты, что если меня теперь заметят с тобой, то и мне трудно будет вы­браться отсюда? Дурак этакий! Вместо того чтобы поти­хоньку, во время перекура или еще как-нибудь, улучить минутку и передать мне все, что надо, ты заводишь раз­говор про какую-то девку, про какого-то Цыбульского, за которого она замуж вышла... Черт бы тебя побрал вместе с этой девкой!.. Ну, давай сюда, и сегодня же ночью меня здесь не будет.

— Как это — не будет?

— А ты как думаешь? Шутки шутить. Раз тебя узна­ли, а потом меня видели с тобой, то... Ну, давай!

— Отдать-то я отдам... Но ты помнишь, зачем я тут? Или забыл? Как же ты отсюда уйдешь, когда даже ма­шины еще не установлены, одни голые стены стоят, кры­шу еще только крыть начали?

— Вот ты и доведешь дело до конца.

— Я? А уговор какой был? Что ты сам говорил мне тогда?

— Тогда был разговор один, а сейчас — другой. Ты не кричи. Ты сам знаешь, что для них такие дела ничего не значат. Ну, предположим, что произойдет авария на станции, может быть даже взорвем машины. Не прой­дет и полугода, как они поставят новые. Самолет разо­бьется, а они два построят. Мост провалится — лучший наведут. А вот если бы руководство было плохое, тогда бы они потоптались на месте. Может быть, именно за лучших руководителей и следует взяться. Вот, когда су­дили Творицкого, тут был Назаревский. Я из газет знаю. Да и сам Хурс говорил мне об этом. А больше Назарев­ский тут не был?

— С тех пор — нет.

— Вот таких, как этот... Он сидит в центре, людьми руководит. Вот такого... Или Нестерович. Видишь, какая тут махина вырастает у него под руками?

— Вижу. Ну и что же из этого?

— Неважно, что ты видишь. Надо глубоко знать, что тут делается. Где и что строить думают, где какие вой­ска стоят...

— Я все это делал неплохо.

— Погоди. Сейчас новые времена, новые должны быть и дела. Сейчас надо по-иному. Сейчас даже сам Хурс считает, что лучше всего смотреть на Германию, оттуда могут быть новости.

— Почему на Германию?

— У Хурса — голова! Их там целое сборище, люди все денежные, состоятельные, здешние помещики, вы­гнанные отсюда. Хотя Хурс имений тут не бросал (он на торговле миллионы нажил), но он у них за старшего. Высокие эмигранты!

— Но от того, что они теперь на Германию глядят, дело-то ведь не меняется? Будет так, как я договорился с тобой?

— Ты о чем говоришь?

— Забыл? Больно ты забывать мастер! Я говорю прямо и открыто: мы векселей не подписывали, на такие дела договоров печатных нет. Договорено было так: я собираю по всему району сведения, — прослежу, когда в банк прибудут деньги — я тебя навел на это дело,— я остаюсь здесь, продолжаю собирать все новые и новые сведения, а осенью являешься ты или кто-нибудь другой вместо тебя, на электростанции устраивается авария — взрыв или что-нибудь другое — видно будет, а потом ты проводишь меня туда, и там Хурс даст мне хутор за мою работу. Был такой договор?

Словно чуя что-то недоброе, Наумысник даже задро­жал. Это было странно. Обычно он умел владеть собою и сохранять спокойствие. Черпакевич сразу же обнару­жил свою горячую натуру. Он все время стоял, стиснуз кулаки, покашливал и сплевывал в куст. Он не дал Наумыснику кончить.

— Такой разговор был со мной, когда я приходил в тот раз. Но сейчас положение изменилось. Я ведь говорю тебе, дурень ты этакий, что аварией их сейчас уже не испугаешь. Оставайся здесь и жди указаний, кого убрать. Только после этого я или кто-нибудь другой проводит тебя туда — поцеловать Хурсу руку за подаренный хутор.

— Я уже сейчас заслужил его.

— Ничего не говорю — заслужил, но вместо аварии с машиной устроишь аварию с человеком. Это будет за­вершением твоей службы.

— Давай письменный договор.

— А кому ты его покажешь? В суд подашь?

— Гадина ты! Я и так много сделал. У меня куча материалов собрана.

— Давай их сюда!

— Я вместе с тобой пойду отсюда.

— Ты останешься здесь. И еще я забыл тебе сказать: подыщешь тут надежного человека вместо себя.

Наумысник одумался: он никогда не терял спокой­ствия, а сейчас так разнервничался. И он заставил себя успокоиться. Он твердо взглянул на Черпакевича.

— Некого мне на свое место ставить. Сам пришли человека. А оставаться здесь я больше не могу. Что я тут сделаю, если я уже не Наумысник?

— А почему не скрывался до конца?

— Я делал все, что мог, чтобы дождаться твоего прихода. Хату портного я развалил, чтобы он тут больше не жил и не узнал меня. А он остался здесь. Я с лесов его скинул, а он выжил. Да не он один знает меня.

— Кто еще?

— Жена Творицкого, Зося. — Черпакевича даже пе­редернуло.— Того самого Михала Творицкого жена.

Однако попался же и он, привык у чужого огня руки греть.

— Сидит?

— Сидит.

— Знаешь, сколько там было денег?

— Сколько?

— Чуть не полмиллиона. Я плечи себе содрал, по­куда добрался туда с деньгами. Правда, мы несли вдво­ем. Украли лошадей, сели и за ночь верст тридцать, если не больше, отмахали. Потом лошадей бросили, а сами пошли дальше... Стало быть, та самая Творицкая, гово­ришь, здесь? Вот видишь, значит, не только тебе, но и мне тут задерживаться не следует!

— Не узнает она тебя такого, да и сколько лет прошло!

— Узнает или не узнает, а оставаться здесь нельзя. Это не шутки. Я с тобой согласен. Но ты пробудь еще месяц. За это время на твое место явится человек. А пока — дай мне твои материалы.

— Человек этот может явиться и без меня. Ты хи­тришь! Наврал ты тогда, что Хурс подарит мне за вер­ную службу хутор.

— Тогда как хочешь. Будь тут раскулаченным. А там ты можешь быть тем, кем был раньше. Только надо меня слушать.

— Не верю я тебе.

— Опять горячишься? Никогда это тебе к лицу не было.

— Как же я тут останусь? Ты ведь сам только что сказал, что согласен со мной.