Владимир Федосеенко - После смерча

— А если б я сегодня не пришел сюда, она бы уви­дела тебя с лейтенантом?

— Я бы ушла домой.

Роман был доволен ее ответом. Да, не напрасно он не находил себе места всю эту неделю. Рядом с такой девушкой забываешь даже, что еще идет война, что вокруг столько горя. Танцуя, Роман и Надя весело смеялись, никого не замечая вокруг.

Снова заиграла музыка, и кто-то объявил: "Дам­ский вальс". Перед Романом остановилась незнакомая девушка, игривым кивком головы приглашая его на та­нец. Растерявшийся Роман только и успел обернуться к Наде, давая ей понять всем своим видом, что, мол, из­виняется, вынужден подчиниться. Высокая, гибкая, с пышными каштановыми волосами, ниспадавшими ей на плечи, девушка легко закружилась с Романом. А он все украдкой поглядывал на Надю: кого же пригласит она? Надя, потупив глаза, оставалась на месте. Девуш­ка сказала Роману :

— А вы хорошо танцуете. Правду, наверное, гово­рят, что на флоте матросы проходят эту науку, танцуя друг с другом.

— Как раз и не угадали, в лесу я учился танцевать в обнимку с пнем.

Такого ответа девушка не ждала. Она привыкла к тому, что парни, знакомясь с ней, обычно терялись. Об этом она всегда с удовольствием рассказывала подруж­кам по интернату после каждого вечера. А этот парень оказался орешком потверже.

— Я думала, что в лесу пень только с пнем танцует.

— Вы правы, во время войны приходится больше танцевать с себе подобными. Хотя вам, как мне кажет­ся, танцевать с девушками не приходится.

— Почему вы так решили?

— Да вы только что это сами доказали.

— Не преувеличивайте. Меня иногда тоже пригла­шают.

— Я и говорю об этом. У такой девушки поклонни­ков хватает.

— Где они, те поклонники, у нас в институте пар­ней нет. Вот вы ведь тоже не остались.

— Не приняли.

— Жаль. А скажите, вам нравится наша девушка?

— Какая?

— Надя Валентик.

— О, а я даже и фамилии ее не знаю. И потом, раз­ве об этом говорят всем и каждому?

— А вы скажите только мне.

— Что же тут сказать, если вас любят без взаим­ности? — вопросом на вопрос ответил Роман.

— Надя красивая девушка.

— Кажется, и вас бог не обидел красотой,— усмех­нулся Роман, глядя девушке в глаза.

Она зарделась. Это подружки подбили ее, чтобы она вскружила голову Роману и рассказала им потом о своем успехе. Об этом же догадывалась и Надя. Она не­заметно для других наблюдала за ними. Ей было не­приятно, что Роман без умолку говорит о чем-то, смеет­ся. Но потом заметила, что их красавица Лиля к концу танца как-то вся сникла и, смущаясь, то ли от взгля­дов Романа, то ли от его слов, время от времени опу­скает глаза. Обычно с парнями она вела себя гораздо свободней, а то и вовсе с ними не разговаривала. А Ро­ман все говорил и говорил.

"О чем это он столько говорит?" — тревожилась она. Не укрылось от ее внимания и то, что подружки Лили все время наблюдают за ней.

Наконец танец кончился, и Роман сразу же подо­шел к Наде.

— Это и есть та девушка, которую вы называете звездой института?

— Да, она у нас самая красивая.

— Я бы этого не сказал.— Роман посмотрел на Ли­лю, стоявшую среди подружек к нему спиной, как бы давая ему возможность полюбоваться ее фигурой.

Подружки, видно, перехватили его взгляд, что-то сказали Лиле, и она повернулась к нему лицом.

— Когда к нам приходили военные, они всегда ста­рались поухаживать за ней.

— Она умеет выделиться, показать себя. Но лично мне нравятся девушки более скромные.

— Я бы так, как она, не смогла. Как бы мне парень ни понравился, я бы никогда к нему первой не подошла.

— А вам этого делать и не надо. Мне кажется, что ко мне она больше не подойдет. Она, видно, не одному вскружила голову.

— Что вы ей такого сказали?

— Ничего особенного, во всяком случае, в любви ей не признавался.

— Я подумала, если признаетесь, об этом завтра все будут знать и посмеиваться над вами. Лиля из Брянска, отец ее в больших чинах ходит. Она в инсти­туте лучше всех одевается.

Роман подумал о своих родных, о том, в каком они сейчас положении, о себе — ведь, кроме этой флотской формы да солдатского обмундирования, выданного еще в госпитале, у него ничего нет. Правда, в штабе парти­занского движения он получил пальто, но и в нем мы­ши отгрызли полу. Пальто укоротили, но подшитая из остатков материала пола при ходьбе била по ногам, зло топорщилась, словно подчеркивая, что никакого отно­шения к этому пальто не имеет. Вот и все его богатство. Как живет Надя, Роман не знал. Догадывался, что не­важно, потому что говорила о Лиле с какой-то девичьей завистью. Да и как ее не понять! Ведь та на каждый ве­чер является в новом платье, а Надя в одном и том же. Зато это голубое, прелестное в своей скромной простоте платье так ей к лицу.

Танцы окончились. Надя с Романом шли по темной, усеянной руинами улице, им казалось, что счастливее их нет никого на свете. Где-то в тишине неожиданно пропел горластый петух. Роман вспомнил о своей де­ревне, где уже давно не поют петухи, где продолжают рваться фашистские снаряды, где гибнут люди, обры­ваются сердца с их несбывшимися надеждами, с их жаждой к любви и жизни.

И Роману, и Наде не хочется расставаться, хотя они уже и договорились о предстоящем свидании. Но пора идти по домам. Роман хотел было поцеловать Надю, но она слегка отстранилась, и он, только коснувшись гу­бами ее щеки, тихо прошептал: "До свидания".

V

Ночью в некоторых местах города фашистские са­молеты снова смешали землю со снегом, перемололи кирпич разрушенных домов. Попала бомба и в лагерь немецких военнопленных, который размещался рядом со зданием речного техникума. С одной стороны зда­ния техникума все стекла из окон были выбиты, при­шлось забивать их где кусками жести, а где вставлять новые стекла. Роман только приставил лестницу к сте­не, как вдруг увидел, что с крыши соседнего с технику­мом дома прыгнул на тополь, росший за проволочной оградой, немец и быстро полез вверх, к самой вер­шине.

— Данила Гаврилович, смотрите, смотрите! — крикнул Роман директору техникума.

Данила Гаврилович в звании капитана первого ран­га воевал на Черноморском флоте и после тяжелого ра­нения был комиссован. Теперь в техникуме он препода­вал английский язык, хорошо знал и немецкий. Он крикнул пленному:

— Ты куда полез, убьют!

Пленный, услышав родную речь, удивленно посмот­рел вниз и неестественно громко расхохотался.

— О, мне показалось, что это кричит мой отец. Мне будет хорошо, мне уже все равно.

Немец сидел в развилине ветвей и, словно пойман­ный и прикованный к дереву коршун, беспомощно вер­тел головой.

— Слезай, твой отец ждет твоего возвращения домой,— снова обратился к пленному Данила Гаври­лович.