Владимир Федосеенко - После смерча

Лейтенант хихикнул.

— Ишь, какой петух шустрый. Сколько работаю оперативником, а такого еще не встречал. Бывало, за­держишь какого ухаря, тот сразу крылышки и опу­скает.

— Зачем вы меня привезли сюда, что вам от меня нужно? — спросил Роман.

— Попался и помалкивай! — крикнул лейтенант.

— Ловят того, кто удирает или прячется, а я?..

— Ты оказал сопротивление властям, ты ударил моего сотрудника,— перебил лейтенант.

— А вы не только недалекий, как говорила Надя, но и подлый. Кого я ударил? Вы отвечаете за свои слова?

— Ты отвечай, а не учи нас. Подыми руки вверх. Сейчас же обыщи его,— приказал он милиционеру.

— Я уж если подыму, то тут же и опущу на вашу дурью башку.

— Так, так, хорошо, составим протокол. Хибарин, что там был за взрыв, почему окна в жилом доме вы­биты? — обратился лейтенант к милиционеру.

— С этого бы и начинали,— сказал Роман.

— Молчать! Не к тебе обращаюсь.

— Я его не допрашивал. Он сам сказал, что у него есть взрывчатка и что это он произвел взрыв. Видно, специалист, тол назвал по-научному — тротилом.

— Как твоя фамилия, имя, отчество? — спросил лейтенант у Романа.

— Если будете продолжать мне тыкать, отвечать на вопросы не буду.

— Ишь, какой культурный. Ваша фамилия, имя и отчество? — повторил, не пряча иронии, лейтенант.

— Зимин Роман Васильевич.

— Год рождения?

— Двадцать шестой.

— На оккупированной территории проживали?

— Я был в партизанах.

— Я спрашиваю, проживали ли вы на оккупиро­ванной территории?

— А как же, проживал.

— Ну, вот,— как видно, лейтенант таким ответом был более чем удовлетворен. Морща лоб, он что-то мол­ча записывал. Затем, явно любуясь своей писаниной, самодовольно усмехнулся, пригладил лист бумаги грязной промокашкой и придвинул к краю стола.

— Подпишите.

Роман начал читать. У него даже в глазах замель­тешило, словно кто-то, стоя над ним, просеивал из ре­шета муку,— он схватил бумагу, скомкал ее и бросил себе под ноги.

— Как это не известно, где я взял тол и для чего прячу взрывчатку? С какой целью произвел взрыв воз­ле дома, где живут работники государственной безопас­ности? Что вы написали?

— Посадить его! — приказал лейтенант милицио­неру.

Милиционер втолкнул его за дверь, обитую жестью, и с грохотом захлопнул ее. В комнатенке лежал здоро­венный дядя со скрещенными на груди руками и широ­ко открытым ртом. Он спал.

Вдруг Роман встрепенулся: он услышал за дверью голос директора техникума. Роман подошел к двери, прислушался. Данила Гаврилович говорил повышен­ным тоном, и Роман понял, что разговор идет о нем. Заскрежетал засов, и дверь отворилась.

— Зимин, выходите! — сказал незнакомый стар­ший лейтенант.— Извини, товарищ. Сорокин деталь­но не разобрался, потому и вышла ошибка.

— Да он и не желал разбираться. Вы бы прочитали, что он обо мне написал.

— Где? Здесь ничего нет,— посмотрел на стол стар­ший лейтенант.

— Он из меня врага хотел сделать. Мне же присла­ли взрывчатку из-за линии фронта, когда я партизанил. Я могу принести вещмешок.

— Не надо, я знаю, мне все рассказал ваш дирек­тор. Но все-таки сами стены не взрывайте.

— Немного просчитался, вот стекла и полетели.

— Мы уже стекла вставили,— улыбнулся Данила Гаврилович.— Пошли.

По дороге Роман сказал директору, что пойдет в военкомат, на фронт попросится.

— С чего это вдруг?

— На фронте всегда знаешь, что перед тобой враг. А тут вроде бы и свой, а за решетку ни за что ни про что засадить норовит.

— Ты уже свое отвоевал. Я назначаю тебя брига­диром. Сейчас по заготовке кирпича, а потом на строи­тельстве техникума. В ближайшие дни получишь еще карточку, одну отоваришь, а по другой будешь ходить в столовую. А на милицию не обижайся, справедли­вость, как видишь, восторжествовала. Жизнь про­жить — не мешок сшить. На своем пути встретишься еще с разными людьми. Строить новое общество не так просто. Главное, чтобы у тебя была ясная цель и чистая совесть, тогда все преодолеешь. Нам нужен флот, кадры.

— Понимаете, Данила Гаврилович, с этим лейте­нантом, который меня посадил, еще могут быть непри­ятности. Ему нравится та же девушка, что и мне.

Директор посмотрел на Романа и улыбнулся.

— Так вы что, на дуэли драться будете из-за нее? Ты у меня орел! Твои все девчата будут.

— Мне не нужны все, меня интересует она одна.

— А кто эта девушка?

— Студентка пединститута.

— Значит, взрослый уже человек. Думаю, что она сама разберется, кто из вас ей больше по душе. А если полюбит дурака, не жалей ее.

— Видите ли, он сильнее меня не физически, конечно, а в том смысле, что может упрятать за решетку.

— Смешно ты рассуждаешь. Он сильнее тех, кто нарушает наши законы, а в остальном, как сказал Маяковский: "Моя милиция меня бережет".

— А если моя девушка узнает, что он меня посадил, как же я буду выглядеть в ее глазах?..

— Если она тебя по-настоящему любит, то и недругу твоему воздаст по заслугам.

— Спасибо, Данила Гаврилович, поучили меня уму-разуму!..

VI

Чтобы снять напряжение, в котором пробыл поч­ти весь день, Роман решил хоть немного поспать. После сна у человека совсем другое настроение, и все неприят­ности, даже если они все еще висят над тобой, постепен­но отходят на второй план.

Войдя в свою комнату, Роман не без удивления уви­дел происшедшие здесь перемены. Он понял, что Федор уже выбрался отсюда, и на месте его железной, скрипу­чей стояла красиво застланная, с высоким матрацем, увенчанная большой пуховой подушкой, никелирован­ная кровать. Стол был покрыт белой скатертью с бахромой. На нем, вместо кривого осколка, перед которым они брились, стояло круглое зеркало. На тумбочке ровной стопочкой лежали книжки, на окне появился вазон-слезка, пол чисто вымыт. Даже кровать Романа была застлана заново. По всему было видно, что без женских рук здесь не обошлось. Роман снял шинель, сел за стол и, глядя в зеркало, подумал: кого еще сюда могли поселить?

А может, Сима Наумовна и Наум Моисеевич внесли сюда из своей комнаты кровать сына? Ведь они хозяева всего этого дома. Они же не возражали райисполкому, когда тот принял решение подселить к ним бывших партизан. Их единственный сын погиб на фронте. Изве­щение они получили, когда жили еще в Горьком.

Сима Наумовна уважала Романа, а Федора недо­любливала. Видимо, она и решила создать Роману этот уют. Она не раз говорила, что Роман чем-то напоминает ей сына. Бывало, заметит, что Роман голоден, и пригла­сит к себе, чайком угостит. Однажды Сима Наумовна даже в гости его пригласила, когда к ней из Москвы племянница Роза приезжала. Роза окончила юридиче­ский институт и теперь работает здесь в городе помощ­ником прокурора, а живет где-то у другой своей тетки. Роза всего лишь на три года старше Романа, а уже выс­шее образование имеет. И Роман втайне завидовал ей, подсчитывал, сколько понадобится времени, чтобы и ему институт окончить. Проклятая война прервала уче­бу. Взрослый человек, а все еще в техникуме. Вот гово­рят, что война своеобразный университет. И все же, вступая в разговоры с людьми, имеющими институт за плечами, Роман чувствует себя не совсем уверенным, хотя особых открытий они для него не делали. Нахо­дясь в тылу врага, он выкраивал время для самообразо­вания. У жителей деревень сохранились учебники по астрономии и биологии, истории и литературе. Но все это ему казалось далеким от настоящей науки, кото­рую постигают молодые люди в Москве, Минске и других больших городах. Роза признавалась, что ей инте­ресны рассуждения Романа. Встречались они здесь час­то, но поговорить всерьез им довелось дважды.