Владимир Федосеенко - После смерча

"Вот удивится Надя, когда увидит меня",— поду­мал Роман. Все же прошло четыре месяца. Много воды утекло из Сожа, и где-то там, в Черном море, стала она горько-соленой. Никак не поймет Роман, отчего это люди так рвутся на юг, без крайней необходимости его бы туда и калачом не заманили. Полежать на берегу Сожа — одно удовольствие. Трава, словно косы де­вичьи, мягкая, нежная, пахучая, такая приятно про­хладная. А листочки ивняка, ольшаника — бархат, да и только, приложишь их к ранке, затянут, заживят. А на юге — там же сплошные колючки, просто наси­лие над телом человека, привыкшего к совсем иным климатическим условиям.

Дернулся состав на стрелках, зашипело под ваго­нами, и поезд остановился. Куда же теперь идти Рома­ну? На комнатку свою он право утратил, да и постанов­ление горисполкома разрешало пользоваться жилпло­щадью только лишь до окончания учебы. Хорошо еще, что бывшие хозяева относились с уважением к Роману и просили приезжать к ним, как к себе домой. Может быть, Роза снова у них поселилась.

Роман решил направиться к ним, был уверен, что в ночлеге ему не откажут. Скрипел снег под ногами, вихрился из переулков, колол лицо. Пока шел, ни од­ного знакомого не встретил. И это, пожалуй, к лучше­му, начались бы расспросы, откуда, что и почему.

Увидев его на пороге дома, хозяйка всплеснула руками.

— Боже мой, кто к нам пожаловал! А мы уж ду­мали, зазнался наш Роман, никогда и не навестит ста­риков.

— Что вы, что вы, вот побродил по свету и к вашему очагу, больше вроде некуда.

Хозяева не знали, где все это время был Роман. А он все собирался написать им, да так и не удосужился, решил, что на каникулах обязательно зайдет к этим добрым людям.

На часах пробило двенадцать. Только что пришел и Наум Моисеевич. Пока они беседовали, хозяйка приго­товила обед.

— Кое-что и у меня есть. Я ведь пока на армейских харчах.— Роман открыл чемодан, достал консервы, су­хари, виноград.

За обедом Роман узнал, что Роза теперь работает адвокатом, живет одна. Наум Моисеевич встретил как-то Федора, но и он не знал, куда это Роман подевался.

— Мы после тебя никому квартиру не сдавали, мо­жешь занимать свою комнату,— сказал после обеда Наум Моисеевич.

В комнатке все стояло на прежних местах, как и при нем. Только со стола Надина фотография переко­чевала на тумбочку в интернате мореходки. Роман хо­тел взять ее с собой, но ребята попросили, чтобы оста­вил эту красивую девушку, они привыкли к ней и без нее им будет скучно. Роман согласился. А в дороге по­думал, что сделал это напрасно. Но потом передумал, в крайнем случае напишет, и они вышлют.

Спать не хотелось. Надя писала, что в парке на зи­му построили закрытую танцевальную площадку. А не пойти ли ему туда сегодня часов в семь вечера и зата­иться где-нибудь в уголочке. Если на танцы придет Надя, он увидит, с кем, и понаблюдает за ними. Уж очень взволновало ее последнее письмо. Написала так, что можно подумать — действительно последнее. Если и в самом деле с кем-то познакомилась, честно и откро­венно об этом бы и написала. Так, мол, и так, разлю­била тебя, милый друг, и забудь обо мне и обо всем, что со мною связано. В крайнем случае, не отвечала бы на письма, и он бы сам все понял. Но мысль о том, чтобы пойти и проследить за нею, он отверг. Заглянул себе в душу и понял, что так поступить не сможет. Если увидит Надю одну или даже с парнем, все равно ему ведь стыдно будет больше, чем ей. Ему, с его же­ланием строить отношения с любимым человеком только на полном доверии, такой шаг был бы непрости­тельным. Нет, он сейчас же пойдет к ней! И если Надя захочет идти на танцы, они пойдут вместе.

Все же не везет Роману. Он мечтал, что всегда бу­дет рядом с Надей, и посмеивался над Федором и его женой, которые даже в кино ходили порознь, в раз­ные дни.

Все надо делать сообща. Роман не мог согласиться с образом жизни Федора. Пока он во дворе играл в до­мино, жена на кухне чистила рыбу. Мол, я купил, при­нес, а что с ней делать — это уже меня не касается. Роману тогда казалось, что нет между ними сладу, а значит, нет и любви. И зачем ему сейчас торчать здесь одному, когда он может быть рядом с Надей. Он быстро подшил на кителе чистый подворотничок, погладил брюки, начистил до глянца ботинки. Взял коробку с виноградом, улыбнулся: "Снова скажут — зачем при­нес". Достал из чемодана и положил в карман подарок для Нади — розу. Кажется, все. Вот только никак не мог унять волнения. Его, как в ознобе, била внутрен­няя дрожь. Конкретных мыслей не было. Все пытался представить себе, как удивится Надя, увидев его.

Роман остановился возле дверей, за которыми был слышен говор. Он постучал.

— Да, да, заходите,— услышал он женский голос.

Роман, широко улыбаясь, распахнул дверь. В ком­нате повисла тишина. Роман так и застыл на пороге, оглядывая присутствующих, сидевших за двумя стола­ми. Надя была одета в свое лучшее платье, она сидела в углу под иконой "Николая-чудотворца". Рядом с ней — чернявый мужчина, полнолицый, с двумя жирными подбородками. К столам был придвинут топчан, на котором лежал Надин отец, возле самой двери си­дела Вера. Остальных Роман не успел рассмотреть. Из-за ширмы вышла мать с большой миской студня. Увидев Романа, она быстро поставила миску на край стола и воскликнула:

— Да ведь это Роман! Раздевайся, проходи, гостем будешь.

Еще несколько голосов повторили приглашение. Ро­ман понемногу приходил в себя. Так украшавшая его улыбка сползла с лица, во взгляде одновременно отра­жались удивление, недоумение, растерянность. Но Ро­ман взял себя в руки, независимо усмехнулся и стал снимать шинель, не отводя глаз от Нади. У нее была необычно высокая прическа, белое, как полотно, лицо, неподвижные, никого не видевшие, кроме Романа, гла­за. Мать, нагнувшись к отцу, что-то зашептала. До это­го молчавшая Вера вдруг заплакала и бросилась за дверь. Роман, поправив на плечах так и не снятую шинель, вышел вслед за нею. Хотел расспросить ее, что здесь происходит. В коридоре Веры не было. Он увидел приоткрытую дверь в комнате учительницы-соседки и, постучав, вошел туда.

— Добрый день, Вера случайно к вам не захо­дила?

— Нет,— ответила дочь учительницы Валя, кото­рую Роман как-то видел мельком.— А я вас узнала, Роман. Вам кто сообщил, что Надя выходит замуж?

— Так, понятно,— Роману показалось, что кровь в жилах помчалась в обратную сторону.— Да, да, я все знаю,— ничего больше не сказав, он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре уже стояли Надя и ее мать.

— Роман, откуда ты? — услышал он голос Нади.

Роман не помнил, как выхватил из кармана завернутую в бумагу розу, швырнул от себя и, громко стуча каблуками, сбежал по ступенькам вниз.

"Ну и жизнь, пропади она пропадом. Всем каза­лось, что самые тяжелые испытания я выдержал на войне. Нет уж, вот только теперь они и начались". Ро­ман остановился, вдыхая с наслаждением свежий воз­дух. Что есть, то есть. Но куда идти? Пожалуй, нико­гда раньше не было такой неясности своего положения. Вдруг охватило какое-то равнодушие, безразличие ко всему — пусто, гадко на душе. "Неужели рядом с ней был тот самый Косяк, о котором она писала? Боже мой, хоть бы было на кого посмотреть. Все молчат, а этот уплетает за обе щеки, чавкает и зло посматривает на меня. Ну, точно пес паршивый — утащил кость и те­перь боится, что и кость отнимут, и его выдерут. Не так бы было обидно и противно, если б рядом сидел орел, настоящий мужчина. Проглотил бы я горькую пилюлю, и поминай как звали. Ищи в жизни только равную себе. Кто же он и как у них все произошло? Пока не узнаю, никуда отсюда не поеду",— рассуждал по дороге Роман. Хотя нет, у него, наверное, горячка. Он приложил ладонь ко лбу. Лучше поскорей уехать и постараться забыть, забыть, забыть. Убедить себя, что это был сон. Встретит другую девушку, конечно же встретит. Как же это случилось? Неужели они все та­кие, девушки? Он считал Надю человеком исключи­тельным, может, она и в самом деле такая? Кто бы мог так поступить, как поступила она? Разве можно так бессовестно лгать в любви? А может, она сама себя не энала, встречалась с Романом и ей казалось, что лю­бит его. Познакомилась с другим — и к нему точно та­кое же чувство. Теперь Роману не давала покоя, про­сто мозг сверлила одна неотступная мысль — любила ли его Надя? А о том, что чувства ее были обусловлены определенными житейскими обстоятельствами, Ро­ман даже и но подумал. Он анализировал положение только со точки зрения. Однако Роман не учитывал одного, пожалуй, самого главного, что Надя жила в семье и ни разу никуда от нее не отлучалась! И поэтому все доводы родителей, сестры действовали на нее особенно. Вначале ее чувства к Роману проглядывали в поведении, в высказываниях и были видны всем. Но затем она стала их скрывать. Когда появился Косяк, все начали его возносить. Надо сказать, что и Ко­сяк не дремал. Он без устали рисовал ей будущую жизнь, в которой легко и просто можно будет забыть о прежней любви. Легче переносить невзгоды в реальной! жизни, чем в своем постоянном воображении. В таком положении человек теряет веру в себя, боится, что не выдержит испытаний. А Надя, наверное, именно такую жизнь себе и вообразила. Выдержит ли, сумеет ли дождаться Романа? Шутка ли, пять лет — и все они в сплошном морском тумане.