Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— А куда мы идем? — повернулся Бойкач к партиза­нам, молча следовавшим позади. Те в ответ только плеча­ми пожали.

— Давай за мной,— крикнул передний,— знаем куда.

— За тобой не пойду.

— Видали? Явился в отряд хвастун. Я таких молод­цов, как ты, не раз скручивал. Давай лучше рубашками поменяемся. Тебе в штабе новую дадут, а я тоже люблю военную.

Рыжеглазый начал расстегивать пуговицы. На груди у него открылась татуировка: орел, несущий в когтях го­лую женщину. И Володя понял замысел Саблина. «Пока­зывать, что я догадался, пока нельзя,— мелькнула мысль.— Лагерь близко, здесь они стрелять не станут».

Он послушно снял гимнастерку и с деланной улыбкой сказал:

— Бери. Может, и правда дадут новую...

Уже на ходу он натянул на себя грязную рубашку. На тропинке среди невысоких елей конвоир пропустил арес­тованного вперед и пошел за ним. «Жалко, не повидался с мамой»,— горько подумал Володя, И, вдруг крикнув: «Стреляй!» — шмыгнул за ель.

Прошло две-три секунды, а выстрела не было.

— Бейте его, бейте! —закричал рыжеглазый.— У ме­ня патроны выскочили!

Громко хлопнули выстрелы, но Бойкач уже скрылся и чаще леса.

Володя понял, почему у рыжеглазого выскочили па­троны: в магазин французского карабина они заклады­ваются вместе с обоймой, и, чтобы разрядить его, надо нажать на кнопку под спусковой скобой. А конвоир, ви­димо, в спешке забыл об этом и, оттягивая затвор, неча­янно задел кнопку. Обойма с патронами и выскочила. Двое остальных не захотели стрелять в беглеца, хотя один из них и выпустил несколько пуль по верхушкам елей.

Как бы ни сложилась дальнейшая судьба, думал Во­лодя, возврата в отряд и даже в бригаду нет. Сначала надо зайти в Дубовую Гряду, к матери, а там видно бу­дет.

Лес кончился, открылась полевая дорога. Вдалеке показались двое партизан верхом на лошадях. Пришлось хлопцу свернуть на обочину и пробираться по кустам, по­тому что теперь надо было бояться и фашистов, и своих.

Не успели всадники скрыться, как загромыхала коле­сами телега, на которой ехала женщина в белом платочке. Володя подошел:

— Тетенька, не подвезете?

Женщина внимательно посмотрела на него и спро­сила:

— Вы откуда будете?

— Из деревни.

— Наверное, нет.

— Почему?

— Может, из плена?

— Да,— засмеялся Володя.— Возьмите к себе в при­маки, буду косить сено, возить снопы.

— Какая от вас польза? Некоторые принимали. Отъ­едятся и в лес.

— А я, наоборот, из леса иду.

— Женщина хитро взглянула на хлопца, подобрала прядь волос под платок и улыбнулась:

— Никто мне не нужен. Скоро муж придет.

— А где он?

— Воюет.

— Ну, когда еще он придет. Видно, придется мне в полицию подаваться, вот где живут.

— Молоды вы еще... Но! — подогнала женщина ло­шадь.

— Небось, хотели сказать, что и дурак, а?

— Может быть.

— Не знаете, где сейчас фронт?

— Все знают: близко.

— Тогда и я не пойду в полицию.

— Почему вы так одеты?

— Как?

— Наполовину красноармеец.

— Только брюки.

— А сапоги? А звездочка на пилотке?

Да, тетенька, я красноармеец.

— Так не ходите в ту деревню,— женщина показала рукой в сторону уже видневшейся вдали Дубовой Гря­ды.— Вчера там машина на мине подорвалась, и сегодня прибыло много немцев.

— Спасибо вам. Пойду через болото.

Володя был даже доволен, что немцы еще в Дубовой Гряде: пойти туда посланцы Саблина не рискнут.

Скоро он, крадучись, начал пробираться в деревню по меже, заросшей густым вишняком. Увидев мать, развешивавшую белье на заборе, хлопец пригнулся и перебе­жал к своему двору.

— Мама,— негромко окликнул Володя.

Мария широко открыла глаза, побледнела:

— Иди скорее во двор.

Перепрыгнув через забор, Володя вслед за ней вошел в избу.

— Ты надолго, сынок?

— Не знаю.

— Переоденься, немцы ходят по избам. Как это ты вернулся...

Из другой половины избы выглянул черноголовый братишка Коля. Володя бросился к нему, подхватил на руки, расцеловал.

— Ну, как поживаешь?

— Ничего. Только немцы у нас корову забрали и ма­му избили.

Мать заплакала, сильно закашлялась, на губах у нее показалась кровь. Опустив мальчика на пол, Володя за­думался, надо ли признаваться, в каком положении он оказался. Скажет правду — причинит новую боль, а про­молчит — вдруг приедут партизаны, начнут расспраши­вать, мать и признается, что сын приходил. Лучше отпра­виться на болото, поискать винтовку да и махнуть на ту сторону Березины, в другой партизанский отряд.

— Мама, мне надо идти. Если есть хлеб, дай на до­рогу.

— Ты же голодный, сынок, а я растерялась. Сейчас накормлю.

Вытащив из печи чугунок, она налила в тарелку за­тирки. Пока Володя ел, мать разыскала торбочку и поло­жила в нее буханку хлеба, пару головок луку, несколько штук огурцов. Не спросила, почему сын без оружия, но материнское сердце чувствовало что-то недоброе. Закон­чив сборы, Мария вздохнула:

— Пускай война принесет немецким матерям такую же судьбу, как нам. Говорят, наши уже близко?

— Да, мама.— Володя подумал и добавил: — Если кто незнакомый будет спрашивать, был ли я дома, ска­жи, что ничего обо мне не знаешь.

Спустя час он уже был возле канавы, разделся и по­лез в коричневую воду. Дно затянуло торфом, и хлопец мелкими шагами месил его, чтобы не пропустить ниче­го твердого. То нащупывал ногой и вытаскивал рыжева­тый сосновый корень, то опускался в воду с головой и доставал тяжелый осколок. Брел так не меньше километ­ра, выбился из сил, хотел уже выбираться на сушу, как вдруг наступил на что-то острое. Неужели винтовка? Так и есть! Да еще и со штыком! Пускай попробует теперь рыжеглазый взять его без борьбы! В несчастье и малень­кая удача способна окрылить человека...

Одевшись, Володя решил поискать мины, которые они с Миколой закапывали на краю болота, возле большого камня, еще в сорок первом году. Правда, Микола поль­зовался этим складом, но, может быть, кое-что и оста­лось.

Копать землю штыком пришлось недолго. Вскоре Во­лодя уже вытащил немецкую противотанковую мину, уложил ее в мешок с продуктами и пошел по болоту к Березине. Путь предстоял немалый, тем более что прихо­дилось выбирать малохоженные тропинки.

Вечерело, солнце опускалось к горизонту. Добравшись до первого стожка на издали облюбованном лугу, Бой­кач сбросил ношу, надергал сена и, устроив мягкую по­стель, сразу уснул. Он не видел, как над лугом поднялся туман, будто водой заливший стога, не слышал, как в звездном небе пронеслись утки. Проснулся, когда начало светать и где-то в кустарнике знакомо зазвенела коса под оселком. Сгреб сено к стожку, забрал вещи и направился в ту сторону, откуда доносился звон. Женщина, косившая траву, первая увидела хлопца и растерялась.