Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Скоро вернусь, жди,— сказал он.

Быстрое течение подхватило Володю и наискосок по­несло к противоположному берегу. Там он выбрался в прибрежный кустарник, взял в руку пистолет и, едва слышно ступая, направился к мосту. Густой туман скры­вал парня, и скоро он угадал чутьем, что вот-вот дол­жен показаться двор охраны. Жаль, что нельзя деталь­но рассмотреть все вокруг: в такую тихую погоду в лучшем положении находится тот, кто стоит на месте.

Наконец Володя добрался до угла домика. Затаив дыхание, он прислушался, не сделает ли часовой хотя бы один шаг. Внезапно все тело охватил холод, даже зубы застучали. Убедившись, что возле дома никого нет, Володя выпрямился. «Значит, кроме немца, что сейчас на мосту, больше постов не ставят»,— подумал он и на­правился к хлеву.

Обошел вокруг и остановился возле ворот. Опять прислушался. Нащупал железную ручку, ворота приот­крылись, и партизан пролез в образовавшуюся щель. Через маленькое оконце из отгороженного в углу поме­щения падал тусклый свет, красным блеском отражав­шийся в глазах встревоженных лошадей. Володя открыл дверь и вошел в помещение. На топчане возле стены ле­жал бородатый старик, погрузившийся в глубокий сон. Возле двери на вбитом в стену костыле висело седло и уздечка. «Не взять ли коня?» — мелькнула мысль. По­дойдя к старику, партизан слегка потряс его за плечо. Тот поднял голову, испуганно вытаращил глаза. Воло­дя направил на него пистолет:

— Тихо, дед! Ни звука!

Старик спустил ноги с топчана, сел, все еще с ужа­сом глядя на человека.

— Оседлайте кобылу,— сказал партизан.

— Кто вы?

— Не все ли равно? Или вы только фашистам слу­жите?

— Нет, я спрашиваю, откуда ты, сынок?

— Из Жлобина, из-под расстрела сбежал. Нужна ло­шадь.

— Нужно так нужно,— поднялся старик.— Только меня за это убьют.

— Ничего вам не сделают. Молчите, иначе стреляю!

— Хорошо, я оседлаю кобылу. Только вы меня тут снаружи заприте: просижу до утра, а там скажу, что кто-то украл.

— Правильно. Пошли!

Пока старик седлал кобылу, Володя светил ему фо­нарем. Было видно, что дед не так боится немцев, как привык к животному и жалеет его. Напоследок погла­див кобылу по крутой шее, он вернулся в свой закуток, и Володя, набросив петлю на пробой, крепко запер дверь снаружи. Потом вывел кобылу из хлева, довел до берега реки и только там вскочил в седло. Лошадь сме­ло вошла в воду, вытянула шею и поплыла к противо­положному берегу.

Анатолий испугался, увидев, что кто-то плывет на коне. Быстро спрятался за куст, приготовил автомат. И ушам своим не поверил, услышав оклик выбравшегося на берег друга.

— Неужели взял?

— Сами дали,— Володя спрыгнул на землю.— По­держи, я оденусь.

Толик был очень рад, что командир добыл себе кобылу. Теперь Вороной окончательно принадлежит ему. Но Федор отнесся к этому иначе. Выслушав рассказ Во­лоди о встрече со стариком, он с сомнением покачал го­ловой:

— А не думаешь, что дед расскажет немцам о при­ходе партизан? Те возьмут да и поставят часовых.

Командир усмехнулся:

— Каких партизан? Я яедь голый был, из-под рас­стрела сбежал. Запер деда и увел кобылу. Подумают, что на хлев случайно наткнулся какой-то бродяга, и успокоятся.

— Разве что так...

— Вы идите во двор, а я соберу остальных,— сказал Володя.

Забежав в сарай, он вполголоса скомандовал:

— Подъем! Через пять минут всем быть на лошадях. Виктор, поедешь с Валей на телеге в деревню, потому что в объезд, по кустам, колеса будут тарахтеть, и часовой на мосту может услышать. Своего гнедого отдай Павлу, пускай ведет.

Во дворе вертелся хозяин, на все лады расхваливая кобылу.

— За всю свою жизнь не видел таких,— причмокнул он губами.— Ну и завоет офицер! Он же по деревне не зря гарцевал на ней. Днем увидите, какая это кобыла. Масть что солнце!

— Увидим, увидим,— кивнул Володя, взяв в руки повод: — Спасибо вам за все.

Он первый выехал со двора и сразу натянул повод, чтобы без шума оставить деревню. Бойкач был очень доволен удачно проведенной разведкой. Этот небольшой успех как бы открыл дверь для осуществления задуман­ной операции. Взрывом моста они сорвут дальнейшее восстановление железной дороги. Теперь нужно поболь­ше взрывчатки, бикфордова шнура, гранат. Не найдется в своем отряде, поможет собрать штаб бригады...

— Товарищ командир, значит, в Дубовую Гряду не заедем? — спросил Пылила.

— Я же сказал, там немцы. Остановимся и замини­руем мост на гати. Другой дороги, чтобы дубовые брев­на на станцию возить, у немцев нет.

Хлопцы спешились. Пылила достал из-под сена на телеге мешок с остатками тола и передал Бойкачу.

— На одну машину хватит,— сказал тот.

На гати подрывники увидели свежие отпечатки ко­лес автомобиля. Легче было бы поставить мину нажим­ного действия в колее, но диверсанты хотели заодно по­вредить и деревянный мост. Пришлось пойти к нему. Воды в магистральном канале было много. Володя и Анатолий спустились на мягкую бровку под мостом.

— Тол подвешивать не будем? — спросил Толик.

— Нет, положим вон там и проволочку от чеки про­тянем наверх.

Командир затолкал шашки под среднюю балку, про­пустил конец проволоки в щель настила и позвал Ана­толия:

— Придержи чеку, пока я выберусь.

Потом натянул проволоку и прикрепил конец к вет­ке сушняка возле моста.

— Отпускай помаленьку, но смотри, чтобы проволо­ка не слишком натянулась.

А когда Анатолий, отпустив чеку, поднялся наверх, Бойкач с удовлетворением закончил:

— Не миновать машине нашей западни. Пошли!

Рассветало, но солнце еще не поднялось из-за гори­зонта, только вскинуло вверх свои лучи-ресницы, словно разглядывая, что делается на земле. Партизаны ехали по своей зоне. Полевая песчаная дорога укачивала их, клонила ко сну, особенно Володю. После душевного на­пряжения и нелегкого перехода тело с трудом удержи­валось в седле, и командир, опустив голову на щею ко­былы, свесил руки.

Вдруг далеко позади грянул глухой взрыв.

— Мина сработала,— встрепенулся Володя.

Он оглянулся вокруг. Вдоль дороги торчит запылен­ная сизая полынь. Выше, на пригорке, рядом с редень­кой рожью, цветет гречиха. Значит, поблизости должно быть жилье. До фашистской блокады в это время уже тянулся к небу дым над деревней, то и дело кланялись журавли колодцев. А сейчас ничего нет. Все, сделанное руками крестьян, каратели сожгли. Негде даже присесть птице, привыкшей жить рядом с человеком. Вон выле­тело из леса с десяток голубей. Покружились над полем и опустились в гречиху.

— Смотрите, самая мирная птица и та в партизаны ушла,— невесело пошутил Володя.

Тронув поводья, Бойкач поехал рысью. Одна мысль владела им: добраться до лагеря, а там — в шалаш и спать, спать...