Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

Мысленно он перенесся в землянку, где теперь Зина жила. И хотя ни разу не был там, но представлял ее уют: четыре вбитых в землю кола, к ним прикреплены дощечки — это стол; рядом таким же образом сделан­ная скамейка; от стола — широкий земляной выступ, двухспальная кровать. Спать на ней не очень мягко, но для командира, пожалуй, сделали набитый осокой сен­ник, потому что мягкого сена поблизости нет. «Небось, Зине он кажется периной»,— подумал хлопец, и от этой мысли ему стало противно.

Он не знал, что творилось в душе у Зины. Когда пар­тизаны собирались в поход, она видела, как Саблин по­дошел к Вале и приказал ей тоже идти на задание. Зи­на спряталась в землянку... Не описать отчаяния моло­дой женщины, готовящейся стать матерью. И вот Зина бросилась к Володе, хотела признаться, что нет сил жить, а тут занялась песенником и немного успокоилась. Однако ненадолго. Когда Володя отвернулся, она пере­стала листать тетрадку и бездумно, опустошенно уста­вилась на его голову, плечи. Казалось, вот-вот бросится ничком на землю и заплачет.

Но в этот момент до них донесся чей-то голос:

— А где Володя?

Бойкач поднялся:

— Меня ищут?

— Кажется, Анатолий,— тихо сказала Зина.

— Бегу!

Вот когда, наконец, Володя дождался встречи с ре­бятами из своей групры.

— Ой, сколько вас! — крикнул он.— Братцы мои!

Те тоже спешили к нему. Начали обниматься, тискать друг друга. Но от Володи не укрылось, что хлопцы по­чему-то молчаливы, словно в чем-то виноваты перед ним. Заметил и догадался, что могло случиться.

— Значит, Миколы нет?

— Был ранен и... застрелился,— с трудом произнес Анатолий и указал на Павла.— Он был с ним вместе.

Пылила начал рассказывать, что немцы, скорее все­го, пришли в Залесье по доносу. Ни одного человека в деревне не тронули, даже не поинтересовались, у кого останавливались партизаны. Очевидно, фашисты пошли на хитрость, объявили, что хотят сдаться в плен, а сами надеялись захватить партизан живыми. Ведь блокада успеха гитлеровцам не принесла, вот и решили взять языка, чтобы выпытать у него местонахождение парти­зан. Части, блокировавшие лес, продолжали стоять в Жлобине и Красном Береге. А диверсии на железной до­роге повторялись, и от этого фашисты сатанели.

— Да, все правильно,— сказал Володя,— не зная, сколько партизан в Залесье, немцы не пошли бы туда так смело, Значит, кто-то сообщил гадам. Ну, ничего, скоро мы будем там и разберемся, что и как.

Вокруг группы собрались партизаны, оставшиеся в лагере. Володя отозвал Анатолия в сторону.

— У тебя пароль на сегодняшний день есть?

— Есть.

— Пока не расседлали коней, подскочим в штаб бри­гады. А то, брат, новый командир держит меня тут в черном теле.

— Тебя? Микола не мог его терпеть. Говорил, все равно перейду в другую роту, а то и в другой отряд. Черт его знает, что он за человек, этот Саблин.

Володя бросил взгляд на землянку, на минуту заду­мался и сказал:

— Ты только не говори комиссару о Зине. Мне как-то стыдно. Все равно их не разлучить. Да она, наверное... пятна на лбу, на щеках заметил? Вот и кумекай. Жалко мне ее, пускай спокойно живет.

— А Микола злился и на нее, очень хотел увидеться с Сергеевым и рассказать ему обо всем.

— Не нужно. Где вы Миколу похоронили?

— В Дубовой Гряде... Ой, сколько там слез было...

— Хватит, поехали.

Хлопцы вскочили на коней.

4

Утро выдалось тихое, с земли между деревьями под­нимался реденький туман. Володя вылез из шалаша, осмотрелся: еще никто не ходил по лагерю, только слыш­но было, как где-то стонет раненый партизан. Сбросив рубашку, хлопец повесил ее на ветку дерева и пошел к роднику умываться. Тропинку переплели росистые пау­тинки. Голой грудью Володя разорвал одну паучью за­ставу, а возле второй остановился. «Умное существо,— подумал он.— Кто без приспособлений быстрее, чем он, соткет такой узор? С вечера ни одной не было, а за ка­ких-нибудь пять часов столько сетей». Паучки хоро­шо знают привычки своих жертв. На этой тропинке все­гда слышны запахи: то от оброненных крошек, то от партизанских котелков, которые носят сюда мыть. Мухи издалека слетаются сюда. Тут-то паук и готовит для них сети.

Володя все еще стоял, потихоньку напевая:

Знать не можешь воли своей,

Может, крылья сложишь посреди степей...

Он не слышал, как сзади подошла Валя, и даже вздрогнул, когда она спросила:

— Кому ты колыбельную поешь?

— Это совсем не колыбельная. Чудесная песня.

— Разве? Я слышу ее впервые.

— Где же ты могла ее слышать? Дома на печи? — Этим Володя хотел подчеркнуть, что хотя он и ровесник девушки, но уже бывалый боец. Получилось же так, что и себя не поднял и Валю обидел.

— Почему на печи? — поджала она пухлые губы.— Немцы схватили меня в Жлобине, посадили в тюрьму, потом повезли неизвестно куда, а я протиснулась через окошко вагона и выскочила на ходу поезда.

Володя терялся, замечая, что случайно обидел чело­века. Он мгновенно ставил себя на место собеседника и тяжело переживал за него. А случалось так не раз. Мо­лодость ли была виновата, или то, что формирование характера пришлось на военную вьюгу, когда мысль обычно срабатывает молниеносно, а на глубокие рас­суждения не хватает времени. Вот он и делает нередко заключения, с которыми тут же не соглашается сам.

— Прости, Валя, я вижу, что сморозил глупость.

— Пойдем к роднику,— улыбнулась Валя.

Они медленно двинулись по тропинке. С гнезда под­нялся аист и поплыл над вершинами деревьев. Лес сра­зу ожил, защелкали, защебетали птицы. Обычно так бы­вает, когда родители уже не поют, а желторотая молодь радуется окружающему миру, на все лады дерет горло и думает, что все прекрасно. Старики тоже рады: пускай ноют, лишь бы есть не просили...

Володя умывался холодной водой, а Валя сидела ря­дом на пеньке и говорила, что хочет попроситься в его группу, что ей необходимо хоть на минутку заскочить домой, взять кое-какие вещи. Правда, командир обещал отпустить ее наведаться к матери, но после того, как Валя сходила с ним на боевое задание, передумал.

— Я понимаю, Валечка, как тебе надоело быть возле кухни, но к матери Саблин тебя не отпустит. Тем более со мной. Видела бы ты, как он кривился, когда комиссар бригады давал мне задание, будто не догадываясь, что Саблин против моего назначения командиром группы. Но разве Сергеева обманешь? Он сразу почувство­вал, что командир роты хочет придержать меня в раз­ведке, а вот по какой причине — не знает.

— Так комиссару неизвестно, что Зина — жена Саблина?

— Нет,

— А тебе жалко ее?

— Ну, как тебе сказать? Если б я узнал, что тебя арестовали немцы, больше жалел бы тебя, чем Зину, вы­скочившую за командира.

— При чем тут я?