Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

Впереди из-за пригорка показался крест, за ним и купол церкви.

— Залесье? — повернулся на телеге Володя.

— Да,— ответила Валя.

— Я много раз бывал в этой деревне и никогда не подумал бы, что тут найдет смерть мой лучший друг. В каких только переплетах не побывал Микола, всегда и все заканчивалось хорошо. И надо же... Понятно, если бы наткнулся на засаду или погиб в бою. Вот что значит неосторожность! А впрочем, кто может знать, где и кого подстерегает пуля.

— Меня, например, немцы дома схватили.

— Разве не могла спрятаться?

— Где? Ведь была блокада. Пригнали нас в Жло­бин и сразу в вагоны. Как мы хотели, чтобы наш поезд подорвали партизаны!

— Мы не стремимся подрывать составы, идущие с фронта. А, видимо, делать это стоит: подорвать на подъеме, недалеко от леса. Небольшое крушение, плен­ные разбегутся, и многие придут к нам.

— Как я? Только какая от меня польза...

— Польза хотя бы та, что не работаешь на немцев.

Мерно топали лошади. Впереди всадники, за ними подвода с Валей и Володей. Вдруг передние останови­лись.

— Товарищ командир, разведку в деревню по­шлем? — спросил Анатолий.

— Скачи к Игнату, ты же на лихом коне.

Анатолий помчался. Валя спрыгнула с подводы, со­рвала несколько листьев конского щавеля и начала об­тирать ими запылившиеся сапоги. Володя смотрел на нее, а думал о Зине: сидит в землянке, как чечетка в клетке...

— О чем задумался? — спросила девушка.

— О чем? Думал, вернусь с Большой земли и буду в своем лесу распевать песни под баян. А тут все переме­шалось. И друг погиб, и...

— И Зина замужем?

— И баян забрали в другую роту!

— В группе баянист был, но Саблин сказал, что нужно воевать, а не заниматься музыкой.

— Жив буду, будет у нас и баян.

Вернулся Анатолий и доложил:

— В деревне ни наших, ни немцев нет.

— Что ж, поехали.

Володя не зря вспомнил старого Игната! В Залесье с него, только с него нужно начинать расследование. Узнать, откуда его дочери стало известно, что у отца остановились партизаны. Тем более что в деревне их давно не было.

Напротив двора Игната группа остановилась. Воло­дя первый вошел во двор. Возле повети топтался ста­рик-хозяин. Увидев партизана, он попытался улыбнуться, но тут же с удивлением уставился на него.

— Чего, отец, удивляешься? — спросил Володя.

Во двор вошел Анатолий.

— А ничего,— улыбка опять расплылась по морщи­нистому лицу Игната.— Я незнакомых вооруженных людей улыбками не встречаю. Вот теперь вижу: свои.

— Зайдем, дядька Игнат, в избу,— предложил ко­мандир.— Есть разговор.

В передней комнате было темновато: небольшое ок­но пропускало мало света, Володя присел к столу.

— Что люди говорят о гибели Миколы? — спро­сил он.

— Глупость сделал, вот что.

— Какую?

— Зачем застрелился? Как только послал в себя пу­лю, немцы пригнулись и бежать: подумали, что залег и обороняется. Так надо было и поступить, а он...

— Об этом рассуждать не будем. Кто знал, что пар­тизаны у вас?

— Когда Микола ходил на кладбище наблюдать за железной дошзгой, его, конечно, могли заметить, но ко­гда вернулся, по-моему, не видел никто.

— Почему же дочь прибежала прямо к вам?

— Ее направили.

— Вот-вот, а кто направил?

— Не спрашивал, не знаю...

— Федя, сходи с дядькой Игнатом к его дочери и по­проси ее сейчас же прийти сюда,— распорядился коман­дир.

Подождав, пока оба выйдут, Володя спросил у Ана­толия:

— Ты не интересовался у старика, после вас тут бы­ли какие-нибудь партизаны?

— Говорил, никого не было.

— И немцы больше не приходили «сдаваться». Вот, братцы, что я думаю: сегодня мы тоже проведем наблю­дение с кладбища, а ночевать будем в поле. Чтобы с рассвета можно было увидеть, кто, куда и откуда идет. Короче, все движение по деревне.

Мимо окна промелькнули три тени, и партизаны умолкли. Первой вошла в избу женщина и поздорова­лась, остановившись у порога.

— Проходите, садитесь,— предложил Володя.

— Да здесь столько хлопцев...

— Вы же всех знаете. А я вспомнил вас: когда-то вы были у нас на вечеринке.

— Я вас тоже припоминаю, хотя вы, между прочим, очень изменились.

— Сколько времени с той поры прошло!

— Да... На моего мужа стали похожи...

— Военной формой? Но ваш муж был лейтенантом. Простите, не знаю вашего имени.

— Лора.

— Лариса Игнатьевна Приходько? Прошу к столу.

На этот раз женщина подчинилась.

— Пригласили вас, — продолжал командир, — чтобы узнать, кто вам в тот раз сказал, что у отца нахо­дятся партизаны.

— Не помню. Когда пришли немцы, нас, женщин, сразу много собралось.

— И что же дальше?

— Кто-то сказал, чтобы я сходила к отцу и сообщи­ла, что немцы хотят сдаться в плен. Я отказалась: мол, никаких партизан у отца нет.

— Но вы-то знали, что они есть?

— Меня заверили в этом...

— Кто заверил? Кто именно?

— Не помню...

Володя задумался. И тут сердито вмешался Анато­лий:

— Она знала всех, кто там был! Пускай назовет, и я сразу приведу их сюда!

— Да,— кивнул головой Володя,— назовите. Или то­же не помните?

— Мне велели не говорить, а почему, не знаю.

— Кто велел? Немцы?

— Нет.

— Женщины?

— И они...

— А кто самый первый? Был же такой?

— Священник,— чуть слышно произнесла Лариса Игнатьевна.— Он спас деревню, и его все слушаются. Если б знала, что так получится, сама предупредила бы партизан об опасности.

— Почему же не хотели признаться в этом?

— Если с попом что-нибудь случится, мне от старух-соседок житья не будет. Убитого партизана все рав­но не вернешь.

— А вы не подумали, сколько людей может еще по­гибнуть из-за него?

— Надеялась, что на такую приманку партизаны больше не попадутся...

— Допустим, вы говорите правду. Но понимаете ли, что ваше молчание могло привести сегодня к гибели всех нас? Волей-неволей вы помогли врагу, а это уже преступление!

— Если б узнала, что вы здесь, предложила бы не оставаться в деревне на ночь.

— И сказали бы, кого нужно опасаться?

— Возможно, конкретно и не сказала бы, но что опасность...

— Ладно,— перебил командир,— только напосле­док я вам вот что скажу: жена советского офицера так, как вы, относиться к своим не должна. Если подозрева­ете кого-нибудь в предательстве, сообщите нам, мы раз­беремся. Можете идти.

— Только не говорите, что узнали от меня,— напо­следок попросила женщина.— За это и мою семью рас­стреляют.

Подождав, пока она выйдет, Пылила вскочил и сжал кулаки:

— Пойду и разнесу на куски волосатого черта!

— И мы с тобой! — горячо поддержали его некото­рые хлопцы.

— Так-таки и разнесете? Ну-ну... Нагрянут гитле­ровцы, сожгут деревню и людей перестреляют.

— Значит, оставить его в живых? — наступал Павел.