Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Ты что? Пусти! — начала вырываться Валя.

— Сколько той жизни! — скрипнул Павел зубами, сжав ее в объятиях, и вдруг навалился всем телом. А в следующее мгновение он грохнулся с телеги на землю от удара Валиных ног в грудь.

— Вот дура, чуть не убила,— забормотал он, неуклю­же поднимаясь.

— Сам дурак! Чего лезешь?

— Так я бы... я бы на тебе женился.

— Ну, негодяй, подожди,— заплакала девушка.— Вернутся ребята, все расскажу.

Прижав ладонь к распухшим от удара о край телеги губам, Пылила ошалело смотрел на нее. И вдруг захны­кал, заныл:

— Не говори... Я же люблю тебя, прости...

— Бугай! Какая у тебя любовь? Нет, не прощу!

Валя взяла с подводы винтовку и пошла через поля­ну. Неужели расскажет? Если дело дойдет до партизан­ского суда, за такое могут и расстрелять... «Скажу, что пошутил»,— мелькнула у Павла трусливая мыслишка.

Начало светать. По просеке возвращались хлопцы. Они громко переговаривались, смеялись. А у Павла на душе было мерзко, как никогда. Если бы не разбитые губы, никто ни о чем и не догадался бы. Ведь не ска­жешь же, что конь лягнул,— засмеют...

Командир крикнул Павлу:

— Где Валя? Собирайтесь, едем!

Подошла девушка.

— Ну, как вы тут с Павлом, выспались? — спросил Володя.

Ничего не ответив, Валя отвязала вожжи. Володя подтянул чересседельник.

— Какая-то ты... — взглянул на девушку вниматель­нее.

— Какая? — перебила Валя.

— Не такая, как была.

— Слава богу, такая же.

— Садись. По дороге расскажешь?

Девушка заколебалась, спросила о другом:

— Как у вас дела?

— Попа нет. Он уже отъездился в Жлобин. А скоро и кто-то из его защитников взлетит на воздух.

Загремели колеса подводы, и партизаны опять вы­ехали на светлеющую вдали просеку.

6

Направления на лагерь Саблин придерживался до тех пор, пока позади слышалась стрельба. Наконец на­ступила тишина. Только тут он вспомнил, что не обра­тил внимания, в какой стороне было солнце. Вот и бро­ди теперь по этой трясине... А тут еще подошва у сапога оторвалась, приходится на каждом шагу выбрасывать ногу, чтобы не зацепиться и не ткнуться носом в кочку. Отрезать бы подошву, да складного ножа нет, остался у Зины.

Да и сапоги портить жалко: он в них прошел от са­мой западной границы. Но должен же быть выход, нуж­но лишь хорошенько подумать. Вон впереди кудрявый вал лозняка. Саблин направился к нему. Болото, слов­но тонкий осенний лед, прогибается под ногами, а впе­реди поднимается вверх. Из-за кустов взлетело несколь­ко больших птиц. Саблин остановился, подумав, что это аисты. Полетят к своему гнезду, и он найдет лагерь. Но птицы, лениво махая крыльями, поплыли к темной поло­се высокого леса. Это серые цапли, догадался Саблин и начал сдирать лыко. Подвяжет подошву и пойдет даль­ше. Будет повод сказать партизанам, что в любом слу­чае у них должна быть солдатская находчивость.

Только тут Саблин заметил, что впереди, за кустар­ником, плещется большое озеро. Здесь он никогда не бы­вал, но слышал от партизан, что зимой они в этих местах дрались с гитлеровцами. Озеро находится километрах в семи на запад от лагеря; стало быть, нуж­но держаться правее. Саблин подремонтировал сапог, выжал портянку, обулся. В большом походе обувь — главное, потому что ни один груз не принесет столько мучений, сколько плохая обувь.

Идти стало легче, но начали одолевать невеселые мысли. Саблин считал, что ему ни в чем не везет. Впе­чатление от первой операции, которая прошла успешно, испортила Валя. Нужно было ему тогда так сплоховать, что на обратном пути пришлось молчать и потом не вспоминать про бой на железной дороге. А теперь — на тебе: командир без войска. Неужели у него нет коман­дирских способностей? Но ведь он все понимает, видит, кто чем дышит. Он был уверен на сто процентов, что де­тально продумал сегодняшнюю операцию. Правда, пред­ложение Воробейчика было более разумным. Но не ста­нет же командир роты подчиняться разведчику, ронять свой авторитет! Нужно всегда стоять на своем! Лишь при этом условии будет сохраняться дисциплина. Если потом и выявятся неправильные действия или какие-ли­бо промахи, они не привлекут к себе внимания. А Саб­лин пока живет только той боевой славой, которую при­дает ему орден на груди. Боевой орден и Зину ослепил своим блеском. Она не раз признавалась, что любит му­жественных и храбрых людей. Только напрасно Саблин связался с Зиной на глазах у всех партизан. Теперь она еще и ребенка ждет. А в роту чуть ли не каждый деуиь приходят новые девчата. Зина связала его по рукам и ногам. Вот Валя не хуже ее — упустил. И все же в груп­пе Бойкача Вале не бывать. Саблин найдет как поста­вить на место командира подрывников...

Неожиданно лес расступился, и показались шалаши лагеря. Жалко, что не въезжает, как обычно, на лоша­ди, а возвращается пешком. Ничего не поделаешь, опять не повезло.

Мокрый по пояс, забрызганный грязью, Саблин не пошел в лагерь по тропинке, а полез через чащобу, что­бы незаметно юркнуть в свою землянку. Возле двери ни­кого не было, и он нырнул внутрь. Зина лежала на кро­вати и тихонько всхлипывала, а рядом с нею сидела женщина, работающая на партизанской кухне. На сто­ле — хлеб, котелок с клубящимся над ним паром.

— Чего она хнычет? — грозно спросил Саблин, под­ходя к столу.

Зина спрыгнула с постели, обхватила мужа руками за шею:

— Мне сказали, что тебя нет...

— Зина, тебе нельзя волноваться. Успокойте ее,— сказала женщина.

— Меня не так-то легко взять. Плохо ты знаешь сво­его командира, глупая. Ну, хватит реветь!

Женщине не понравились эти слова. Почувствовав се­бя лишней, она поднялась и вышла.

— Кто тебе сказал, что меня убили? — спросил Саб­лин.

— Все вернулись. Пинчук, Бизунок... Они не могли сказать, жив ты или нет, и я подумала... Всех разведчи­ков послали искать командира.

У Саблина мелькнула мысль: хорошо было бы, если б его царапнула пуля. Все-таки оправдание: командир ранен. А что он теперь скажет командирам взводов? Дело не в оправдании: как бы партизаны не посчитали его трусом. Есть ведь такие: раздуют из мухи слона, на­чнут придумывать анекдотики и веселить бойцов...

— Дай сухие брюки и позови ко мне Пинчука,— ска­зал Саблин жене.

Вскоре прибежал Пинчук. Саблин сидел насупив­шись. «Каким бы он был,— подумал командир взвода,— если бы так получилось по моему плану или по плану Воробейчика?»

— Сколько убитых?

— Пятеро наших.

— Чьи же еще там были?

— Неизвестно, где хлопец, который был с вами.

— Черт его знает. Подо мной убили коня, самого придавило так, что едва выбрался. Искали, и пришлось отсидеться в болоте.

— А у нас был один выход: прорываться через же­лезную дорогу. Так и сделали.

— Вот как? Я ожидал, что вы повернете огонь на тех, что охраняли обоз. Тогда поддержал бы с тыла. А вы, значит, убежали...