Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Зачем? Нужно предателя на новом преступном действии поймать, тогда и рассчитаться. Мой отец все­гда упрекал мать, если она начинала бить кота за то, что тот накануне слизал сметану. Поймай на месте преступ­ления, тогда и наказывай. И у нас так: накроем попа на предательстве — получай по заслугам! Побываем на кладбище, повертимся возле поповского дома и пойдем, но не в поле, а на жлобинскую дорогу. Ведь поп с доно­сом обязательно поедет по ней. Пропустим, пускай сооб­щит. А на обратном пути устроим ему панихиду. Тем более что вместе с немцами возвращаться не посмеет. Вот и пускай сами подбирают своего лизоблюда. Да еще и мину возле него пристроим. Верно я говорю, дядька Игнат? Ты чего такой хмурый?

— Стыдно за дочь. Дура, попу поверила. Правда, он ко многим втерся в доверие, но я не думал, что и она попадется.

— Уверен, что мы сегодня отомстим за Миколу,— поднялся Володя из-за стола.— Ты, Валя, побудь в из­бе. Можешь лечь отдохнуть, а мы пойдем.

Солнце опускалось, и тени от деревьев протянулись поперек улицы. Ветер утих, в деревне установилась ти­шина. Только в некоторых дворах лаяли собаки. Воло­дя со злостью сказал, что на очереди еще одна операция: перестрелять в Залесье всех собак. Иначе приди сюда в тихую погоду, и они поднимут такой гвалт, что даже са­мый глупый немец на железке насторожится, будет ожи­дать появления партизан.

— Кто хочет есть, разойдитесь по избам по одному, по двое и попросите, а мы с Толиком и Павлом — на кладбище.

Командир взял с собою Пылилу, чтобы показать по­пу, что в деревню пришли те же самые партизаны. Ему ведь наверняка сообщили, что в живых остался хромой парень. А с ним, это поп тоже знал, ходит небольшая группа подрывников.

На окраине, недалеко от церкви, хлопцы останови­лись. Володя взял у Анатолия бинокль и начал наблю­дать за движением на железной дороге. На запад про­шел один эшелон с цистернами, за ним второй, санитар­ный. А вот и на восток мчится: на платформах какие-то ящики, машины. «Вот холера! — мысленно выругался командир! — Идет из Германии, и никто его не сковыр­нул!»

— Смотри, прибежал! — дернул его Анатолий за ру­кав.— Вот гад!

Володя глянул в сторону церкви и увидел голову свя­щенника, возвышающуюся над забором. Поп вниматель­но рассматривал партизан.

— Пошли,— подмигнул командир и вместе с хлоп­цами медленно двинулся с кладбища.

Вечер. Не беспредельное небо, а высокий, темный, словно изрешеченный пулями купол накрыл землю. Там, за ним, наверное, день, и в пробоины падают солнечные лучи, сверкают, как прогнившие влажные щепы в осино­вой колоде, которую сегодня Игнат расколол около по­вети. Хрустит спелая трава на зубах у лошадей, позва­нивают удила. Из хаты Игната вышел молодой партизан Виктор, постоял на крыльце, посмотрел во­круг и направился в огород. Шагах в тридцати от избы он замаскировался в густом вишняке у забора и начал наблюдать за выгоном, раскинувшимся вдоль неглубо­кого рва. Командир предупредил парня, что долго дежу­рить ему не придется. Кто-нибудь должен подойти к из­бе Игната. А кто именно, это и надо было узнать.

Если долго вглядываться в темноту, иной раз и пень может показаться фигурой человека, а куст пбхожим на лошадь, корову, собаку. Виктор вглядывался в столбик возле кладки через ров. Столбик долго торчал один, по­том расширился, разделился надвое. Второй оторвался от первого и двинулся по болоту прямо к огороду. Па­рень замер. Человек приближался очень осторожно, едва переставляя ноги, обошел огород и остановился око­ло глухой стены избы. Потом согнулся и тихонько подался за угол, Виктор знал, что с той стороны светится окно. Наконец человек показался возле повети, чуть постоял и быстро пошел напрямик через огород. Минут через десять Виктор доложил обо всем этом партизанам.

— Кажется, сам поп приходил,— сказал он.— Рост, как у попа, сзади, на затылке, или поповская грива, или черный платок. И где-то в воду влез, все время в сапогах хлюпало.

— Сегодня переобуем,— усмехнулся командир.— Убедился, что партизаны ночуют здесь. Дядька Игнат, мы уезжаем, а вы проследите, чтобы после нас никаких следов не осталось. Если завтра кто-нибудь спросит, скажете, что вооруженные люди напоили из вашего ко­лодца лошадей и куда-то дальше поехали.

Игнат стащил с себя свитку и протянул Вале:

— Возьми, ночью теплее будет.

Девушка поблагодарила, и партизаны ушли.

Проехав поле, они остановились. Володя спрыгнул с подводы, прошел немного в сторону и предложил дви­гаться лесом к карьеру.

Возле карьера партизаны свернули на просеку. Она уже успела зарасти невысоким осинником, березняком. Остановились на краю полянки под разлапистой сос­ной. Володя ослабил чересседельник и подбросил лоша­ди сена.

— Павел с Валей останутся тут с лошадьми и будут нас ожидать,— сказал он.

— Почему я? — удивился Пылила.

— Идти по лесу к той дороге очень далеко.

Захватив мину, хлопцы отправились в путь. Валя за­куталась в свитку и поудобнее устроилась на телеге. Подсел к ней и Павел, вздохнул, словно нечаянно при­слонился к плечу девушки.

— Проклятая война, не дала пожить вдосталь,— пожаловался он.— Будь я стариком, так и смерти не бо­ялся б, а то очень уж хочется жить.

— Всем страшно,— ответила Валя.— Правда, смот­ря по тому, как погибнуть. Если за свой народ — можно. А вот когда враг тебя, как скотину, гонит неизвестно куда, тогда и страшно, и жалко себя.

— Все мы погибнем, и дурак тот, кто себя жалеет.

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Говорю, сколько той жизни осталось... Нужно не жалеть себя.

— Не жалеть ради другого? Чтобы тот жил?

— Не жалеть себя ради себя.

— Не пойму я твою философию...

Павел просунул руку под свитку, взял девушку за локоть.

— Куда это ты, куда? — сказала Валя, но руку не высвободила.

— Какая ты пугливая. А еще говоришь — не нужно себя жалеть.

— Смотря где.

— Со мной не погибнешь.

— Я и в партизаны ушла, чтобы жить.

— А что ты понимаешь под словом жить?

— То, что и все.

— Когда нет надежды на жизнь, нужно жить в пол­ную

— Ну, хотя бы как наш командир роты.

Валя улыбнулась и умолкла. Вспомнила ту ночь в лесу, когда она тоже была не в лагере. Разговор Павла был чем-то похож на то, что говорил ей Саблин. Девуш­ке даже страшно стало. Будь она в ту ночь наедине с командиром, неизвестно, что могло бы случиться...

А Пылила вдруг будто опьянел. Он уже не слышал, как лошади жуют траву, как грохочет на железной до­роге поезд. Хотелось что-то сказать, но боялся, чтобы Валя не оттолкнула, не спрыгнула с телеги. Павел на­чал тереться лицом о свитку, просунул руку чуть выше. Почувствовав это, девушка выпрямилась, отодвинулась. И тут Пылила схватил ее за колено.