Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

(13.06.78)

В письме, которое я сейчас приведу, С. в шутливой форме выражает столь частое у него опасение, что больше не сможет писать. Сперва говорит об этом в прозе, потом в стихах.

«В Пярну разгар купального сезона. Погода отличная. Поскольку все на пляже, самое лучшее было бы засесть за роман в стихах. Но Бог не дает вдохновения, а, наоборот, напустил на меня патологическую лень. А может быть, навсегда лишил меня дарования.

На сем обнимаю Вас. Привет Э. М. Ваш Д. Самойлов» (13.07.81).

Следующее письмо требует небольшого предисловия. От Ю. М. Лотмана и 3. Г. Минц я получил приглашение на научный семинар в Тартуский университет. В поезде не оказалось вагона-ресторана, я приехал страшно голодный. Стоял сильный мороз, что необычно для Тарту. Меня не встретили. В гостинице мне сказали, что номер для меня не забронирован и мест свободных нет. Найти пристанище в другом месте мне тоже не удалось. Я мог бы позвонить или зайти к Ю. М. Лотману, но я почувствовал, что во мне нарастает протест. Прослонявшись часа три, я взял билет на междугородный автобус и уехал. Меня видела лаборантка кафедры, так что устроители семинара знали, что я приехал. Но не знали, что я уехал. Поэтому серьезно обеспокоились, стали обзванивать больницы и морги. Позвонили и С., предположив, что я мог уехать к нему в Пярну. Через несколько дней после моей столь неплодотворной поездки на семинар пришло письмо от Ю. М. Лотмана, который упрекал меня в поспешном отъезде и сообщал, что в гостинице мне был заказан номер люкс и произошло недоразумение. Следом за письмом Ю. М. Лотмана пришло письмо и от С., где происшествие было прокомментировано только ему одному присущим способом. Сейчас многие не знают балладу А. К. Толстого «Василий Шибанов», некогда необыкновенно популярную. Он спародировал ее начало.

(10.03.85)

При наших встречах и в письмах С. не раз тепло отзывался о крупном исследователе стиха, моем друге П. А. Рудневе [438] Руднев Петр Александрович (1925–1996) — литературовед. Работал в Тартуском университете, преподавал в Петроводском государственном пединституте. , с которым долгое время был знаком заочно. Однажды Руднев прислал в подарок С. фотографию, на которой были сняты мы с ним, В. А. Сапогов и Ю. Н. Чумаков [439] Чумаков Юрий Николаевич (1922–2015) — литературовед, д. филол. н., профессор Новосибирского государственного пединститута (университета). <���…>. С. в ответ подарил Рудневу свой снимок, сделав на нем такую надпись:

Не могу удержаться от желания обратить внимание читателя на рифму «ЧУмАКОВА: ЧУда тАКОГО». По терминологии Ф. де Соссюра, словосочетание чуда такого — это манекен слова Чумакова. (Если бы на месте Чумакова оказался Чудаков, рифма была бы поглощающей: в сочетании чуда такого фамилия Чудакова содержится всеми составляющими ее звуками). Ровно через год, в конце 1985-го, Руднев посетил С. в Пярну. Вот как С. описал мне это событие (Пернов — старое название Пярну, а Дерпт — Тарту).

А в начале 1986 г. Руднев приехал ко мне в Смоленск. Это событие я отразил в стихотворном послании к С. <���…>

Новое письмо привожу полностью.

«Дорогой В. С.! Получил Ваше письмо. Видимо, оно с моим разминулось. Встретимся на пастернаковских чтениях. А пока посылаю Вам вариации на Онегинскую строфу.

На этом обнимаю Вас. Привет Э. М.

Ваш Д. Самойлов

Еще понял, что такое ЭВМ: Эх, вашу мать.

24.05.87»

Кантемир — один из родоначальников новой русской литературы, поэт первой половины XVIII века. Поскольку С. экспериментирует с онегинской строфой перевернутой, он «переворачивает» и движение исторического времени: говорит не «от Кантемира до наших дней», а «от наших дней до Кантемира».

Постараюсь объяснить без гелертерства (проще говоря, без занудства) суть эксперимента С. над онегинской строфой. Сказать же о нем необходимо. Замечу, что сама онегинская строфа появилась в результате экспериментов Пушкина над традиционной одической строфой XVIII века. Изобретенная Пушкиным строфа состоит из четырех элементов; обозначим их 1, 2, 3, 4. С. разместил их в обратном порядке: 4, 3, 2, 1. Далее, он представил их, по-видимому, закольцованными, так что после первого элемента следует четвертый, затем третий, второй, снова первый и так далее. Потому свою строфу II С. составил так: 3, 2, 1, 4. Далее могли бы последовать строфы вида 2, 1, 4, 3 и 1, 4, 3, 2. Но С., наверное, стало неинтересно разрабатывать все возможные варианты после того, как он постиг главное. Отдаленно похожий эксперимент с формой сонета (близкой к онегинской строфе) произвел в «Даре» Набоков.